Христос и Пророки. И для муравья или другого какого насекомого –он не увидит человека что на уровне пояса, что на уровне лица –для букашки все едино. Но Господь возмутился людским непотребством, неблагодарностью за Его благодеяния, и разрушил башню и разбросал людей по всей планете, наделив их многими языками, чтобы понимали друг друга малое число людей и отнял у них Свое водительство, наделив единицы святых и пророков, чтобы они направляли человеков, чтобы совсем люди не падали в скотское состояние, чтобы говорить непокорным что хорошо, что плохо. Но много ли мы понимаем, даже говоря на одном языке и на одну и ту же волнующую нас тему, слышим ли друг друга? И чувство понимания Бог тоже отнял за никчменную нашу гордыню. Как и понимания чувства любви Божеской, оставив животное, даже ниже животного. И разбросав людей по планете, наделив их многими языками, отобрав элементарные понятия чистоты и света, Он также разбросал и человеческие «половины», предназначенные Им друг для друга, дополнительно смешав их во времени, как и в пространстве, лишив тем даже тех немногих, кто понимает и стремится к своим «половинам», к Божеской и светлой любви; замещая свои «половины» более-менее похожими на свой духовный идеал; но чаще, очень часто и совершенно непохожими. Вот и растет и умножается непотребство и грязь; нормой жизни стало разводы и прелюбодеяния. А если и живем друг с другом то в большинстве не любя а терпя друг друга –у кого есть разум. И если я, Коля, узнаю, если сердце скажет, что там-то и там-то моя «половина», я забуду про самолеты, поезда и теплоходы, я пойду прямо сейчас и не будет мне в дороге преград; перейду горы, переплыву океаны. И без разницы, какой она будет нации; эфиопка, японка или еще какой –какая разница; безразлично, родилась ли она только что, или древняя старушка, или моя ровесница. Если родилась, то постараюсь быть рядом, если посчастливится, то и ухаживать за ней, хорошо отдать замуж, быть просто рядом. Ровесница конечно замужем –просто быть рядом. Если древняя старушка, –похоронить с достоинством и конец своей жизни провести у родного бугорка. Это знание сердечное, что именно эта твоя Богом предназначенная « половина» –и чего еще в жизни надо?» И это говорил человек, сердечный и душевный к своей жене так, что я потом мало встречал такой душевности и симпатии друг к другу, как у них.
Полтора месяца продолжались наши занятия. Но в последние две недели я все чаще и чаще стал отлучаться для «любви» со «своей» Любой. На что дан свет человеку, которого путь закрыт и которого Бог окружил мраком? Для чего мне нужно было моя смешная и паршивая так называемая любовь и потом и тогда её грязный «передок»? Как объяснить? Не знаю. И уже тогда, когда мы «любили» друг друга срывалась «моя» Люба, то уедет в деревню, то вместе с мамой своей, в своем доме, когда дядя Сережа на дежурстве, устраивали «балдежь». « Зарублю сучек» –грозился тесть, порываясь идти домой, благо дом был недалеко. И удерживал я, а иногда и с Ивановичем дядю Сережу от похода домой, нимало не сомневаясь, что он сделает это.
. Тетя Панна, мать Любы, уже третий месяц «шастала» по злачным местам; иногда там и ночевала, но чаще дядя Сережа с младшей дочкой Валей приводил найдя её все-таки домой. Но всему когда-нибудь наступает предел, и в одном из притонов остановилось сердце тещи. Очень Люба плакала. И все. Дядя Сережа был на работе, когда ему сказали, спокойно пришел, посмотрел да и сказал только: « Всему должен быть когда-нибудь предел», –вышел на улицу и попросил старшего сына своего: « Перетащи её в дом да положи на лавку, а я пошел дежурить», –и ушел. На предложение подменить его, молча отмахнулся. И верно, за много дней дежурил спокойно, без нервов. Иногда дядя Сережа совсем в «неурочное» время и всегда, когда я собирался к его дочери, приходил с бутылочкой самогонки ко мне, и одним своим приходом удерживал меня от свиданий. Все понятно, «моя» Люба с кем-то из парней, женихов очередных «закувыркалась». Я то просто был для неё ближе и удобнее всех. Приход дяди Сережи обо всем «говорил» –садились и распивали бутылочку, а иногда втроем с Ивановичем и две. И не ходил я в этот день на свидание, и в последующие дни –пока, довольная и удовлетворенная не приходила сама Люба. И опять рядом «передок» –удобно.
По весне отслужил старший брат в Армии и забрал младшего к себе. Пришло и мне время идти в Армию. Тепло простился с Ивановичем и с Сергеевной, проводила Люба на автобус. И уже в автобусе и забыл я Любу и долго не вспоминал. Пока в войсковую часть не пришло мне напоминания от младшего брата, что Люба уехала с Коксы к старшим сестрам в г. Находка , и брат поздравлял меня с рождением дочери. Переписывался долго с Геннадием Ивановичем и Любовь Сергеевной. Присылали хорошие, теплые письма. Но прекратил я переписку, и не было на то причины. Отсекал я все хорошее и светлое, чистое, что меня окружало. Отсекал надолго. Чтобы все более и более, и спокойнее, уравновешеннее опускаться в дерьмо. Беззаконного уловляют собственные беззакония, и в узах греха своего он содержится. Он умирает без наставления, и от множества безумия своего теряется. Но пока что не умер я, и не совсем потерялся. Так мне кажется. Пока жив человек, он может встать и идти по дороге покаяния. Вот только как просить прощения у тех, кого нет с нами? За три месяца до демобилизации при уборке в своей тумбочке попалось мне то письмо от брата. Был там и адрес Любы. Написал, спросил про дочь. Ответ пришел сразу. Про себя ни слова. Писала, что через год, как умерла её мать, умер и отец, и она с младшей сестрой уехала к старшим сестрам в г. Находка, где и родилась дочь. Дочь родилась малым весом, болезненная, живет практически в больнице, только выпишут и через месяц опять в больницу месяца на три. Живет на уколах да под капельницей. И ей сейчас уже полтора года, передвигается уже на ножках, держась за край манежика, но разговаривать не разговаривает совершенно. Только плачет, особенно когда завидит белый халат. Не написал я ответа, но решение увидеть малютку созрело сразу, и после демобилизации не поехал на Алтай а сел в поезд на Владивосток, с пересадкой на станции Угольная, на г. Находка. Увидеть дочь, увидеть свою радость и отраду, свои переживания на всю оставшуюся жизнь.
. Тетя Панна, мать Любы, уже третий месяц «шастала» по злачным местам; иногда там и ночевала, но чаще дядя Сережа с младшей дочкой Валей приводил найдя её все-таки домой. Но всему когда-нибудь наступает предел, и в одном из притонов остановилось сердце тещи. Очень Люба плакала. И все. Дядя Сережа был на работе, когда ему сказали, спокойно пришел, посмотрел да и сказал только: « Всему должен быть когда-нибудь предел», –вышел на улицу и попросил старшего сына своего: « Перетащи её в дом да положи на лавку, а я пошел дежурить», –и ушел. На предложение подменить его, молча отмахнулся. И верно, за много дней дежурил спокойно, без нервов. Иногда дядя Сережа совсем в «неурочное» время и всегда, когда я собирался к его дочери, приходил с бутылочкой самогонки ко мне, и одним своим приходом удерживал меня от свиданий. Все понятно, «моя» Люба с кем-то из парней, женихов очередных «закувыркалась». Я то просто был для неё ближе и удобнее всех. Приход дяди Сережи обо всем «говорил» –садились и распивали бутылочку, а иногда втроем с Ивановичем и две. И не ходил я в этот день на свидание, и в последующие дни –пока, довольная и удовлетворенная не приходила сама Люба. И опять рядом «передок» –удобно.
По весне отслужил старший брат в Армии и забрал младшего к себе. Пришло и мне время идти в Армию. Тепло простился с Ивановичем и с Сергеевной, проводила Люба на автобус. И уже в автобусе и забыл я Любу и долго не вспоминал. Пока в войсковую часть не пришло мне напоминания от младшего брата, что Люба уехала с Коксы к старшим сестрам в г. Находка , и брат поздравлял меня с рождением дочери. Переписывался долго с Геннадием Ивановичем и Любовь Сергеевной. Присылали хорошие, теплые письма. Но прекратил я переписку, и не было на то причины. Отсекал я все хорошее и светлое, чистое, что меня окружало. Отсекал надолго. Чтобы все более и более, и спокойнее, уравновешеннее опускаться в дерьмо. Беззаконного уловляют собственные беззакония, и в узах греха своего он содержится. Он умирает без наставления, и от множества безумия своего теряется. Но пока что не умер я, и не совсем потерялся. Так мне кажется. Пока жив человек, он может встать и идти по дороге покаяния. Вот только как просить прощения у тех, кого нет с нами? За три месяца до демобилизации при уборке в своей тумбочке попалось мне то письмо от брата. Был там и адрес Любы. Написал, спросил про дочь. Ответ пришел сразу. Про себя ни слова. Писала, что через год, как умерла её мать, умер и отец, и она с младшей сестрой уехала к старшим сестрам в г. Находка, где и родилась дочь. Дочь родилась малым весом, болезненная, живет практически в больнице, только выпишут и через месяц опять в больницу месяца на три. Живет на уколах да под капельницей. И ей сейчас уже полтора года, передвигается уже на ножках, держась за край манежика, но разговаривать не разговаривает совершенно. Только плачет, особенно когда завидит белый халат. Не написал я ответа, но решение увидеть малютку созрело сразу, и после демобилизации не поехал на Алтай а сел в поезд на Владивосток, с пересадкой на станции Угольная, на г. Находка. Увидеть дочь, увидеть свою радость и отраду, свои переживания на всю оставшуюся жизнь.