Утром последнего дня в пансионате две Людмилы сидели на балконе и пили чай. «Кипятильник все-таки пригодился, не зря тащила», – не без удовольствия отметила про себя Людмила. Так она отмечала каждый раз, когда они с соседкой пили чай, а пили его они по несколько раз на дню. Несмотря на довольно уютный номер и недавно сделанный в нем ремонт, чайником администрация решила не баловать отдыхающих, тем более что на территории была столовая и кафе.
Вещи Людмила собрала еще с вечера, оставив на тумбочке только ежедневно необходимое. До сдачи ключей оставалось еще несколько часов, и соседка уговаривала ее пойти в последний раз перед отъездом на пляж. Людмила же отказывалась. Так они сидели, пили чай и, не поднимая друг на друга голоса, пререкались.
– Ну чего ты упрямишься? Когда в следующий раз на море попадешь? – не успокаивалась соседка. – Идем, говорю, и никаких «но»…
– Да оставь ты меня в покое. За восемнадцать дней даже море поднадоесть может. Хочешь – иди, я ж тебя не держу…
– Причем тут «держишь – не держишь». Что ты в номере делать будешь? Слезы глотать? Нечего. Идем и точка.
– Иди, иди. Я и купальник уже спрятала…
– Вот проблема… Купальник она спрятала… Как спрятала, так и достанешь. Это что, якорь или… или ксилофон? – примеры Людмила-старшая подбирала всегда удачные.
– Якорь… Сушить купальник я где потом буду? В поезде?…
И так далее и тому подобное. И все это абсолютно не повышая голоса.
В итоге, соседка не выдержала и пошла на пляж одна. А Людмила села на кровать и стала, как кинопленку, прокручивать обратно все эти восемнадцать дней, проведенные в пансионате. Кадры, еще свежие, полные деталей и подробностей, вчерашних ощущений и невыветрившихся запахов. Все мелькало перед глазами. Закрытыми глазами. Где-то там, в ее голове. Память и воображение. Два маститых художника, рисующих общую картину на одном и том же холсте. Мазок кисти одного и сразу же следом росчерк другого, память ответственна за очертания, воображение – за палитру.
Людмила молча сидела на кровати. Она была поражена внезапно ставшим очевидным фактом, открытием, почему-то сильно потрясшим ее. Хотя открытием назвать это было бы не совсем правильно. Но Людмиле в тот момент казалось, что ей стало понятно нечто очень важное и существенное. Пусть и значимое только для нее одной.
А поняла она то, что самым счастливым, теплым и важным воспоминанием и ощущением за все эти восемнадцать дней, ощущением, которое она увезет с собой домой, и которое будет всегда всплывать, когда она будет вспоминать эту поездку, это те минуты… те самые, когда, войдя в свой номер и бросив сумки прямо у входа, она первым делом распахнула двери, ведущие на балкон, и запах моря буквально ворвался и обрушился на нее. Запах моря. Моря спокойствия и умиротворения.