- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (6) »
Сергей Юрьенен
Жена нападающего. (Из книги «Союз сердец. Разбитый наш роман»)
Публикация новой повести Сергея Юрьенена как нельзя кстати следует сразу же за нашей импровизированной «джойсовской неделей». Сергей Юрьенен – один из первых русских писателей, чётко и точно освоивших наследие классических модернистов, в частности, Джойса. Его рваный, пунктирный, петляющий сюжетный синтаксис, подобно «Улиссовской» технике, будто бы призван выразить или же передать всю возможную полноту жизни, почувствовать в обычном, обыденном сюжете нечто универсальное, выходящее за рамки этого самого обыденного.
Беседа Сергея Юрьенена и Татьяны Аптулаевой Оно. Я. Сверх-Я… А день прекрасный. Видно далеко за горизонт Москвы. * Вернувшись из читального зала, который в зоне «А» под самым шпилем, обнаружил письмо из города, с которым связывает меня намного больше, чем хотелось бы… Нет от мамы, нет. И не от постоянной. Даже одноклассницей назвать приходится с натяжкой, поскольку училась в параллельном "Б": "…Я все глаза выплакала, когда мне сказали, что ты уехал учиться в Москву. Из школьного журнала – помнишь, наше машинописное "Знамя юности"? – я выписала себе на память все твои стихи и даже статью об экзистенциализме. Неужели ты уже тогда был таким умный? Или это я уже так отупела? "Большая жизнь", куда нас выпустили после школы с речами и фанфарами, оказалась беспросветным разочарованием. Ты моя единственная светлая память о той времени надежд. Никогда себе не прощу, что не осмелилась к тебе приблизиться, когда ты был здесь, жил в одном со мной городе, каждое утро приходил в ту же школу, проходил по тем же коридорам, устремленный к чему-то высшему. Я люблю тебе. Еще больше, чем тогда. Признание несколько запоздалое, я понимаю. Но лучше поздно, чем никогда". Отвечать на это я не стал. Было кому писать в тот город. Ее же я совсем не помнил – что-то смутное. Коричневое форменное платье, черный фартук с проблесками комсомольского значка… Лица же не было. Провал. Пришло еще пару в том же духе. Вкладывая их обратно в надорванные мизинцем конверты, метал все в пыльный чемодан под койкой – приоткрывая окаймленную железом щель. * С этим городом, кроме родителей, связывала меня любовь. Но там как раз имел место «красный день в календаре» – повод для взаимной передышки. Когда раздался звонок, сидел в своей бывшей комнате, где, кстати, мало что изменилось, и то ли отношения анализировал, то ли записывал кошмар, который должен был кончиться тем, что тону, завязанный в мешок. Обычно трубку снимала мама, но телефон настаивал, и, осознав, что я один в квартире, оторвался от машинки. Оказалось, что не Мила. Та, на чьи письма я не отвечал. "И правильно делал, – снял вину незнакомый грудной голос. – С моей стороны было глупо тебе писать…" Не опровергая, молчал. "Мне нужно с тобою встретиться. Если, конечно, ты не очень занят". Дела, сказал я, в общем, есть… "Просто поговорить! Это очень важно для меня. – Она усмехнулась. – Очень. Понимаешь?" Что тут скажешь? Сдался. «Так я забегу? Через улицу от вас работаю. В «Грампластинках» Заодно романсы принесу». «Какие романсы?» «Мама твоя просила». Магазин было видно из окна. Предпочел на вокзале. * Когда с улыбкой подошла темноволосая незнакомка, мне стало не по себе. Не то, чтобы с первого взгляда не понравилась. Просто застала врасплох. Всего три года после школы, не могло быть больше, чем мне, – однако передо мной стояла взрослая женщина. Видно было, что позади рабочий день. Но главное в том, что внутренне я отшатнулся, увидев груди и лоно. Она была полной. Даже слишком. В школе вроде таких у нас и не было. Можно даже сказать, толстой – если бы не энергия и нервность. Перед встречей накрасила губы, подвела глаза и втерла под скулы тон. – А ты все такой же… Ну, здравствуй? Я протянул ей руку, которую она пожала неумело. Повернулся, и мы пошли. Через трамвайные рельсы и по площади, озаренной клонящимся к заходу солнцем. Идти с такой женщиной мне было странно. Чувствовал себя мальчиком, хотя мама моя была намного меньше. Взглядывая на нас, люди, должно быть, спрашивали себя: "Что их может связывать?" В этот час площадь, впрочем, была малолюдной. Мы шагали, пересекая на асфальте косые полосы указателей стоянок. Один автобус зиял открытой дверью. – На море идет, – сказала она, имея в виду водохранилище. – Махнем? Случай был такой, что чем дальше от города моей любви, тем лучше. – Давай. Она просияла. Увидев ее сзади, я испытал шок. Но поднялась она с легкостью – большая, но не грузная. Мускулистые икры, задники туфель натирают щиколотки: на каждой лейкопластырь. Внутри было два-три пассажира. Прошла через весь салон, обернулась с улыбкой и села на заднее. Под ней все продавилось так, что съехал я к ее бедру. Передвинулся, но снова соскользнул в чужой взволнованный запах – мускуса с косметикой. Сидя, она казалась еще больше. Я поерзывал, пытаясь сохранять хотя бы минимальную, она же пребывала безмятежно. Жемчужина в мочке. Пушок вдоль щеки – как бывает у толстых из-за нарушения обмена. Бросив мне взгляд, она кротко улыбнулась – этакой грустью затуманивая радость. Что ж, домоглась. Когда появилась кондукторша, расщелкнула было сумочку, но я не позволил, хотя, трудящийся человек, она противилась: – Ты же студент? Взял билеты и сдачу с трешки, выданной мамой ("Что, на свиданку? Или как сейчас говорят, на стрелку? – "Просто прогуляюсь". – "Знаю эти я прогулки… А твоей что отвечать? Вдруг позвонит?") Вид за окном поплыл. – Представляешь? – Она откинулась. – Август на носу, а я впервые на природу. – Что так? – Как говорится, быт заел. – В нашем-то возрасте? – Ну… Я работаю. – А почему не учишься? – Так получилось. – Провалилась, значит. Я молчал сочувственно. – Разве я не писала? – Насчет чего? Вздох приподнял ей груди. – Ребенок у меня. «Нет!» – удержался я от восклицания. Материнство. Вот значит что, а не обмен веществ. Отчужденно посмотрел на складки лона. С матерями на свидания еще я не ходил. Как-то не доводилось. – Нет, не писала. – Разве? Сынуля. – Поздравляю. – Два года. Знаешь, как назвала? – Настаивала, взглядывая искоса. – Ну, угадай? – Серёжа? – Нет. – Отвернулась. – В честь тебя… Автобус дребезжал под горку, и вместо признательности затошнило. Потом осенило вдруг: – А муж? – Что? – Тоже есть? – Пока… – С сыном сейчас? Мотнула головой. – На бабулю я его оставила. Аналитические штудии под шпилем МГУ подтверждали то, о чем всегда подозревал: что очень небезопасно это – бабули. Что взращенные бабулями становятся фригидными женщинами и мужчинами,
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (6) »