Литвек - электронная библиотека >> Леонид Алексеев >> Детектив и др. >> Канарейка

Дмитрий Игнатьевич

В переходе под железнодорожными путями станции «Ручьи» Дмитрия Игнатьевича обогнали два парня в «типовых» чёрных кожаных куртках и мешковатых брюках. Лица их прятались в тени длинных козырьков бейсбольных кепок. Под свободной одеждой угадывались атлетичные фигуры. На улице парни вновь появились – буквально выросли из-под земли – и стали городить полную несуразицу:

– Сколько косточек в виноградине? – обратился один из них к Дмитрию Игнатьевичу.

–Чего? – опешил тот.

– Если кишмиш, то косточек вообще нет, – назидательно сказал второй.

Парни расступились и Дмитрий Игнатьевич оказался перед задними дверями «Фольксвагена-Транспортера», подъехавшего во время содержательной беседы о ботанике. Через мгновенье двери распахнулись и парни в бейсболках втолкнули Дмитрия Игнатьевича внутрь фургона, где его подхватили два других крепких молодца, свиду один в один похожих на первых, только в черных балаклавах на головах. Они уверенно, отработанными движениями, поставили Дмитрия Игнатьевича на колени, прижав к невысокой металлической перегородке за передними сиденьями, отделявшей грузовой отсек от пассажирского. Перегородка давила на грудь и дыхание сбивалось. В тесном пространстве кузова пахло кожей, соляркой и духами. Водитель и девушка-пассажир тоже прятали лица под масками. Девушка нажала кнопку видеомагнитофона, закрепленного под бардачком, и на массивной консоли, засветился экран. На размытом изображении Дмитрий Игнатьевич различил внучку на детской площадке и с правой стороны экрана уголок газеты с буквами «РОС» и датой «Вторник, 28 марта 1995 г.» Девушка ткнула другую кнопку. Картинка на экране моргнула, и показался плотный, высокий мужчина, выходящий из парадного. Мужчина сел в красный «Джип Чероки». Машина тронулась. Промелькнули ещё несколько кадров, мужчина подошел к забору, из-за которого виднелись производственные сооружения, и скрылся за воротами. Детали на записи расплывались, но Дмитрий Игнатьевич узнал девятиэтажку в Нижнем Новгороде, где жила его младшая дочь с семьей, и понял, что ему показывают поездку зятя Михаила на молокозавод, который тот строил последние полгода и собирался вот-вот запустить. Справа также маячила газета, только дата изменилась на тридцать первое марта. Девушка снова тронула видеомагнитофон, и экран погас.

– Дядя Дима, у Вас на заводе есть фирма «Гемтрест». Узнайте, пожалуйста, зачем им столько металлолома, – девушка говорила монотонно, выговаривала не все буквы и тянула слюни – за зубами она перекатывала какой-то небольшой предмет, из-за чего голос и дикция искажались.

– Какой еще трест?! – Дмитрий Игнатьевич тщетно попытался закричать. – Что вам надо от моих детей?! Вы кто? Да…

Сзади его толкнули в затылок.

– Дядя Дима, не волнуйтесь так. Просто узнайте. И ничего никому не говорите. И к ментам ходить нет смысла: нас вы не знаете, а стукнете про «Гемтрест» – они откупятся, а Вас закопают. Со всей семьёй. И вообще, мы за Вами следим. Телефон слушаем. Поэтому сделайте, как просят, и всё будет чики-пуки. И у Кристины и у Лиды тоже.

– Что за бред! Отпустите! При чём здесь мои дочери? – Дмитрий Игнатьевич, немного придя в себя, попытался вырваться, но в спину тут же уперлось мощное колено. Перегородка впилась в грудь. Дмитрий Игнатьевич зажмурился от боли и почувствовал, как сдавило сердце, и на лбу выступил холодный пот. «Чёрт! Это что, со мной происходит? Только не паниковать!» – подумал он и немного расслабился. Его истязатели тоже ослабили хватку.

– Дядя Дима, успокойтесь! Мы Вас сейчас отпустим. Идите домой. А мы Вас потом найдем, когда будет надо.

– Как найдете? – Дмитрий Игнатьевич почувствовал слабость во всем теле. – Опять схватите и швырнете в фургон?

– Дядя Дима, вы не брыкайтесь, всё будет взаимно нежно и обоюдно ласково, как говорит… Блин! – девушка спохватилась и неожиданно строго добавила, вскинув руку: – Всё, отпускайте его!

Дверцы фургона открылись и с улицы Дмитрия Игнатьевича приняли два уже знакомых ему здоровяка. Дверцы захлопнулись, и фургон покатил, будто просто проезжал мимо.

– Послушайте! – Дмитрий Игнатьевич огляделся по сторонам, но парни исчезли. «Номера!» – сообразил он. Но фургон уже свернул, огибая лысый скверик напротив здания станции.

Дмитрий Игнатьевич приезжал сюда каждый день вот уже, с небольшим перерывом, больше тридцати лет. Завод, где он работал, чего только не выпускал для оборонки за годы своего существования. Но за десять лет перестройки в строю остались только два цеха – литейка и механосборочный. Оставшаяся продукция по—прежнему считалась секретной, но как секретность соблюдалась в царившей на территории завода неразберихе, Дмитрий Игнатьевич не мог понять. Почти все заводские строения сдавались в аренду. Часть цехов под вьетнамский рынок с общежитием. Часть – под автосервисы и склады. В других зданиях во всех углах копошились разные новообращенные купцы, дельцы и их подпевалы. И хотя два еще живых цеха охранялись по-прежнему особенно тщательно, и они были частично арендованы ювелирной конторой «Гемтрест». Работа с золотом и другими драгоценностями требовала особой охраны и необъяснимыми кривдами «Гемтрест» проник в режимную зону. Он занял часть литейного цеха, установив там муфельные печи, и оттяпал часть механосборочного, с выходом как раз к литейке. Проходную расширили и даже сделали в ней ремонт. Установили новые турникеты в попытке разделить людской поток на идущих по спецпропускам и на остальных, снующих туда-сюда по разовым бумажкам. Но для знающего человека ничего не стоило просочиться в любой закуток этого муравейника. Дмитрий Игнатьевич остался на заводе единственным сварщиком и работал в механосборочном сразу на трех сварочных постах. В начале девяностых он уходил на несколько месяцев в коммерческую строительную фирму, но там все кончилось некрасивой историей и Дмитрий Игнатьевич вернулся на завод. Благодаря квалификации, его взяли обратно, даже несмотря на предпенсионный возраст и сокращения, которые уже шли полным ходом.

Страх уже меньше давил на сердце, но теперь Дмитрия Игнатьевича бросило в жар. Ноющие суставы и мышцы напоминали о пережитом унижении. В голове неслась карусель вопросов: «Почему Зоя одна гуляла? Почему на видео не было Стины? Что это за люди? Во что вляпался Мишка? Что делать?» Перед глазами то и дело возникала внучка, как он её видел в фургоне: с ведёрком и пупсом. Вернуться к действительности его заставил визгливый клаксон автобуса. Оказалось, Дмитрий Игнатьевич, сам того не помня, добрел до остановки и стоял на проезжей части. В автобусе он забился в угол за