Итак, зашел за мной вчера Костя, около семи вечера, и предложил пойти в «одно странное место», по посещении которого, он сказал, что не ручается за мою реакцию, и тем меня заинтриговал. К удивлению, нам не пришлось садиться в автобус, ни даже пешком долго добираться. Оказалось, что «одно странное место», располагается почти под боком, в десяти минутах ходьбы от нашего общежития, считай в самом центре города, но таким хитрым образом, что человеку несведущему это место не обнаружить при других обстоятельствах, кроме как по великой случайности. Мы с Костей проделали, наверно, еще полдюжины маневров, после того, как прошли через туннель во дворы, и прежде чем оказаться перед спуском в то самое подвальное помещение, которое я вам намерена представить.
«Подвал» – красовалась вывеска с оригинальным названием на стене перед спуском, как будто для тех, кто не понимает, что должно найти в домах ниже первого этажа. «Добро пожаловать! Стучите!» – следовала надпись на массивной деревянной двери внизу. Мы постучали, послышался звук открывающегося засова, заскрипела дверь, и перед нами предстал настоящий детина, заполнивший собой чуть не всю ширину проема, бородатый, косматый, но с замечательно добрыми глазами и неожиданно приветливой улыбкой. Он представлялся точно вылепленным из контрастов. К тому же у меня в этот вечер было удивительно шаловливое настроение, и, глядя на этого доброжелательного гризли, я так и выпалила: «Ой, а я думала, что нас будут бить!» Верзила расплылся в улыбке, затем и вдруг, взяв за талию, приподнял меня, чему я почему-то не удивилась и не противилась и, со словами «проходи, сестричка», так, словно куклу, переместил меня за порог вовнутрь.
Как и должно присуще быть подвалу, стены, вымощенные из кирпича, лишь кое-где покрыты штукатуркой, нарочито небрежно, для колорита, точно бреши замазаны; стулья и столы на вид крепкие, дубовые, как будто на скорую руку вытесаны; над столами лампы в металлическом абажуре, способные в случае надобности спускаться с потолка, какими, вероятно, во время оно на допросах большевики пользовались; сверху лишь небеленые бетонные плиты. – Интерьер моему взору представившийся можно было бы назвать безобразным и нагоняющим жути, если бы не присутствие музыкальных инструментов: трубы, гитары, гармони, развешенных на стенах, как картины, и «в ассортименте» на крохотной сцене в углу, откуда они точно вываливались. Если бы не улыбающийся верзила на своем посту. Если бы не чудаковатый мальчишка за барной стойкой, обрадовавшийся нам, как редким и желанным гостям. Если бы не сама музыка, казалось, исходящая отовсюду: ползущая из щелей, спускающаяся с потолка. – Все это в своей совокупности преобладало и преображало умышленную дикость во что-то экстравагантное. Мне было так весело находиться там! Но Костя, предварительно пообщавшись с верзилой, сказал, что мы пришли рано, что пока еще «здесь делать нечего» (хотя я была не прочь и побездельничать, честно говоря), сказал, что мы вернемся в «Подвал» через пару часов, а пока предлагал прогуляться. Мне не хотелось уходить, но я решила для себя еще раньше, что раз у меня теперь есть молодой человек, я хочу быть и чувствовать себя зависимой и подвластной. Я повиновалась и мы, тепло простившись с верзилой и дав ему честное слово вернуться, вышли на улицу.
«Я сюда хожу уже полгода, – сказал мне Костя, когда мы, минуя серию закоулков, прошли назад через тоннель и оказались вновь среди городской суеты, – и за все это время не только не завел ни единого знакомства, но, судя по всему, ни кем и замечен не был. Верзила на входе посчитал, что я сегодня в «Подвале», как и ты, в первый раз. Я и впрямь всегда представлял себя как будто за стеклом в этом месте, а теперь в моей жизни появилась ты и все границы и условности стерты. Ты удивительная», – сказал мне Костя, и я почувствовала, что теперь уже не имею права быть для него другой, не особенной, и странно, но осознание такой обязанности не легло на меня тут же бременем, а, напротив, подзадорило. Я была почему-то уверена, что, по крайней мере, в этот вечер мне все подвластно и все возможно, а завтра казалось таким далеким и таким необязательным, что я положила попросту не думать о завтра.
Мы гуляли и ели мороженное и разговаривали, а потом Костя сказал, что сегодня в «подвале» «вечер грампластинок», который по его расчетам уже должен быть в самом разгаре.
– Что такое «вечер грампластинок»? – поинтересовалась я.
– Это лучше увидеть своими глазами, – ответил Костя. И мы направились опять в «Подвал»…
Но у меня слипаются глаза, душенька. Продолжу завтра. А пока целую вас мысленно, и желаю вам доброго проведения того времени суток, в котором вас это письмо застанет.
Варя.
02:22, а мне все не спится. Представляете, тетушка, только легла и сон, как рукой сняло. Нечего делать, буду продолжать, может, убаюкаю сама себя своим рассказом.
Мы пришли, и на что я сразу обратила внимание: дверь была нараспашку, туда обратно сновали посетители и верзила больше не занимал свой пост, а преспокойно курил на улице с остальными, как будто с наступлением темноты «Подвал» переставал нуждаться в охране и с него сам собою снимался засов таинственности.
– Братик! – обратилась я к курящему верзиле, – мы не опоздали?
– Вы как раз вовремя, сестричка! – неподдельно обрадовавшись, отвечал мне тот и, обведя вокруг себя глазами, демонстрировал обилие присутствующих. – И это малая часть, – добавил он.
– А внутри? – спросила я.
– Внутри бедлам, – сказал с гордой улыбкой верзила, как будто слово «бедлам» в его понимании выражало нечто выдающееся.
