не торопи. – урезонивала Даша Петра. – Дай ей оглядеться в этой жизни, трудно ей. А с нами она отойдёт быстрее.
Маша звала мать к себе в Ленинград.
– Нет, Маша, нет. Я одичала там, в ссылке. Я и жизни новой не знаю.
– Маша, приедет мать, но только после. Робеет она. Вот укрепится, оглядится, станет смелее, тогда и поедет, хоть сама, хоть со мною, хоть ты прилетишь за нею.
И решили Даша с Иваном свою хату Груне оставить. Всё же не в чужие руки обжитую хату отдадут. Да и будет к кому приехать в родные стены. И Груне будет сподручнее. Сама себе хозяйка. И детей приветит в своём доме, за своим столом.
Так и сделали. Груня осталась в ихней хате. А Даша с Иваном перебрались к младшему сыну. Помогать по хозяйству и деток нянчить.
Так же летом двор теперь уже сынова дома наполнялся подросшими внуками. Груня всю себя отдавала внукам, деткам Петра и Маши. Виделись редко. У всех были дела. И искренне радовались при редких встречах.
Старость, как всегда, накатилась неожиданно. Стали болеть ноги, спина. Бессонными ночами Даша с Иваном то вспоминали прожитые годы, то невзначай вздыхали смущённо, жалуясь, что что-то где-то болит. Иван дожил до семидесяти с лишним. Даша прожила 86 лет. Груня – девяносто один год.
***