Эльза Вий Марена

Сказ Осенний

— Ой, бабоньки… Слыхали, что ведьма наша учудила?

— Это ты про горе-грибника нашего?

— Ага, а вы уже все знаете?

— А что тут не знать? Всей деревней с его морды грибы собирали. Да не поганки, а подосиновики да белые. Один снимаешь, новый вырастает! Вся деревня грибов столько на зиму засолила… Несколько лет в лес ходить не придётся!

— А вот интересно, за что она его так?..

— Да какая разница. Вот что бы ещё кто так по ягоды сходил…

Светало. Из леса постепенно отступал мрак, приятно пахло пряной осенью и свежестью. Где-то уже лежал первый иней. В глухой чаще, на маленькой полянке стоял дряхлый домик: два окошка, дверь да печная труба. Крыша давно поросла мхом, пол дома обвивал плющ, у края опушки из груды камней бил родничок. Каждый в деревне знает, что это — дом ведьмы Марены, нелюдимой старухи, которая не жалует гостей. И пусть весь мир сейчас борется с магией как с самым страшным проявлением зла, Марену никто не трогал; во первых — баба она хоть и странная, но тихая — просто так никого трогать не станет, а во вторых — себе же хуже. Много уже всяких витязей пытались искоренить зло в этом лесу (хотя в каком месте одинокая старушка являлась злом — не знал никто в деревне), но в итоге уходили ни с чем, если, конечно, могли стоять на своих двоих… или четырёх…

В деревне Марену побаивались, но уважали. Не первый век живёт она в этой чаще, деревня сама младше будет чем ведьма. Зато лес цветёт, дарами щедрыми одаривает, нечисти в нем нет, Марена следит за порядком. Страдают от старой ведьмы только заезжие дураки и дураки местные. А так — спокойнее край не найти.

Марена, для своих то лет, которых у неё не мало, была красива. Высокая, с тонкой талией, волосы длинные, белые, как снег, на лице — благородная старость. И добрая: зверей лечит, за лесом приглядывает, чтобы и ягоды и грибы были, чтобы все цвело и жило. Только людей она не любила.

— Так почему же ты людей не жалуешь, мать? — лениво протянул Водяной, доедая сметану.

— А за что их жаловать, — тихо отвечала Марена, вытирая полотенцем мокрые тарелки. — Жадные они больно. Вчера шла по лесу, увидела небольшой такой подосиновик. Нагнулась за ним, мне на суп больше грибов и не надо, а тут, как из под земли, выскочил мужик, два больших лукошка с грибами в руках, во всех карманах грибы, рубаху в зубах держит, и из неё грибы сыпятся. Схватил подосиновик и гордо так поковылял в кусты. Я его спрашиваю: зачем тебе столько? А он мне: ещё найдёшь, а мне мало. Ну и нестерпела я… Теперь до зимы на нем грибы расти будут. Мало не покажется, — ведьма неспешно расставляла тарелки. — Жадные они. И боли чужой не понимают. Думают, будто у собаки зубы по иному болят. Все ходят, землянику топчут, ветки ломают просто так, зверей пугают, ради забавы отлавливают и мучают.

— Может они это не со зла? — вздохнул Водяной.

— Да, ясен пень, что не со зла, — вздохнула Марена, присаживаясь за стол рядом с гостем. — От глупости они это. Не ведают, вот и…

Разговор прервал громкий стук в дверь. Марена махнула рукой и дверь отворилась. На пороге стоял заяц, прижав уши и нервно переминаясь с лапы на лапу.

— Бабушка! Помоги! Спасения нет! Пропаде-о-ом!.. — запрыгал вокруг стола нежданный гость.

— По существу давай, — безразлично протянул Водяной. Ведьма взяла зайца на руки.

— Там… Это… — пытаясь отдышаться, затараторил заяц. — Охотники!

— Ну, здесь ничем помочь не могу, — горестно вздохнула Марена. — Зима ведь скоро, а люди без одёжи мёрзнут. Нет у них меха, как у тебя. И так редко тут бывают.

— Да на кой им столько шкур тогда?! — завопил заяц, спрыгнув на пол. — Можно подумать, они все царство одеть хотят! С собой телегу с братьями нашими везут, уже на шкуры разделанными! Никого не щадят. А вчера ночью пол-леса отравой облили, что не съешь — кишки выворачивает! Весь лес мёртвым зверем усыпан! А они ходят только, да собирают!

С каждым словом ведьма менялась в лице. К концу рассказа она уже была в бешенстве. Но, кое как, взяв себя в руки, пошла в лес.

А в лесу было все, как рассказывал заяц: птицы и звери лежали не дыша, трава стала увядать, а мох почернел. В лесу было до боли тихо, лишь вдалеке слышалась возня и крики. Ведьма поспешила туда. Три мужика пытались вытащить телегу из непроходимых зарослей. В телеге горой лежало их богатство: от беличьих хвостов до медвежьих шкур.

— Левее давай! — орал один. — Мы так до зимы не выйдем отсюда! Навались!

— По что вам столько шкур? — тихо спросила Марена. Мужики разом подпрыгнули и онемели: они так были заняты телегой, что не увидели как она подошла. Старуха смотрела строгим взглядом, с укором.

— Шла бы ты, бабка! — сказал "главарь". — Не до тебя… Навались!

Марена легко взмахнула рукой и телега взмыла в небо, застыв у крон вековых сосен. Мужики переменились в лице, один даже упал на землю, широко открыв рот и глаза.

— Ведь… Ведьма! — заорал другой, падая и спотыкаясь побежал напролом через малиновые кусты. Следом за ним медленно пополз тот, кто сидел на земле.

— Ты что делаешь, бабка? — как-то недобро спросил "главарь".

— По что зверей столько погубил? Правду говори! — Марена щёлкнула пальцами.

— От развлечения, — начал удивленный мужик. Рот его говорил сам и никак не слушался. — Это же денег сколько можно заработать! А отраву эту на халяву получил! Попробовал на зверях и понял — золотая жила!!! — мужик отчаянно пытался закрыть рот руками, стиснуть зубы, засунуть в рот тряпку, но ничего не помогало. — И этих взял в соседней деревне, потому что уже телегу сам волочь не мог! Это лишь часть. Видела бы ты, бабка, сколько я уже продал!

Марена щёлкнула пальцами и мужик прикусил себе язык. Щёлкнула ещё раз и перед ней появились те два "браконьера", что пытались убежать. "Главарь" выл на земле от боли. Один мужик стоял как вкопанный, другой же пытался бежать, пыхтел, кряхтел, кричал, но невидимая сила не пускала его.

— Значит ради забавы и денег столько живности погубили? — тихо спросила ведьма. — Вот вам и награда по делам и заслугам…

За резным окном виден двор,

За околицей стоит бор.

Сторожить тебе нынче его богатство,

Кабы не хозяйничал в нем вор!

Марена хлопнула в ладоши и мужик, что стоял, как столб, превратился в кривое сухое дерево.

— Торопливы, быстры твои ноги,

Да бегут по лихой дороге.

Загребущи твои ручонки,

Да нужны лишь для дел чёрных.

Сколь добра от тебя мир познал,

Тем и будешь владеть ростом!

Хлопнула второй раз Марена сухими рученьками и превратила бегуна в улитку. Оставшийся лиходей медленно встал, доставая нож из-за голенища.