тот вскочил на льдину, поскользнулся и вместе с всадником провалился в воду. На берегу послышались хохот и улюлюканье, неудачник выбрался из ледяной воды и помог выкарабкаться своему оленю, они отошли греться к разведенному неподалеку костру. Тем временем уже несколько оленей скакали по качающимся льдинам, ведомые своими отчаянными наездниками.
– Кто запрыгнет дальше всех в море и вернется живым, тот победитель, его наградят и весь летний сезон будут чествовать как бросившего вызов Аккруве. Но только если его олень тоже останется жив. А вот если его олень утонет, а плавают олени очень плохо, то смельчака все равно будут уважать, а оленя будут считать жертвой, принесенной Аккруве, – объяснил мне Петя.
Рев и мычание несчастных оленей, звон бубнов и улюлюканье празднично одетых женщин на берегу заглушали вой ветра; состязание уже было вовсю в разгаре. Олень самого первого смельчака соскользнул в воду уже на обратном пути, когда до берега ему оставалось преодолеть лишь две льдины. Похоже, лопарь не смог вытащить своего оленя, видимо, в этом месте было уже довольно глубоко. Бедняга выплыл на берег один, его подхватили товарищи и стали чем-то растирать, а потом отнесли греться у костра. Состязание продолжалось, наверное, с полчаса и нескольким оленям удалось благополучно проскакать по льдинам обратно на землю; их всадники ехали назад отпустив поводья, с победно вскинутыми вверх руками.
Когда соревнования завершились, Петя строго посмотрел на меня и сказал: – Все дюд, твой заплыв кончился. Пятнадцать минут, не забывай. Не дай утонуть твоему оленю! В голове у меня помутилось и через секунду я очнулся на диване в Петиной гостиной. Ну просто как будто вышел из состояния гипноза. Ветер еще гудел у меня в ушах, но я засек время и стал ждать. Петя сидел рядом со мной с закрытыми глазами в полной отключке; в нужное время я смочил вату в нашатыре и поднес ее к Петиному носу. Его лицо искривилось, он открыл глаза, и вскочил с дивана. – Спасибо тебе, дружище. Не подвел, – сказал он мне с нескрываемым удовлетворением в голосе. Мы прошли на кухню и выпили по рюмке-другой шведского абсолюта; Петя старался казаться спокойным, но на лбу у него было написано, что он очень доволен тем, что увидел в мое отсутствие. В воздухе висело, конечно, напряжение и немой вопрос, который я должен был задать. Я постарался разрядить ситуацию, сказав: – Впервые я вижу жертвоприношение, где жертву стараются спасти, и у нее остаются шансы. – Больше тебе скажу, лопари учат этих оленей плавать летом и до праздника, как только появляется первая свободная ото льда вода. Потерять своего оленя – унижение для лопаря. Петя был очень рад, что я ни о чем не спрашиваю; из этого я сделал вывод, что здесь его личное дело, а коль скоро так, то знать мне ничего и надо. Поэтому я внутренне принял свою роль и невозможность разгадки, перестал задаваться вопросами, и напряжение сразу исчезло. Мы еще немного поговорили об удивительных традициях лопарей и распрощались в самых дружеских выражениях.
Заключение.
К сожалению, больше я Петю Иванова никогда не видел. Он перестал отвечать на мои звонки; через месяц я зашел к нему, долго стоял у двери, жал кнопку звонка и стучался. Ответа не было. Еще через три месяца я осмелел и повернул дверную ручку, дверь оказалась не заперта и я вошел внутрь. Все предметы интерьера были на месте, но потускнели и запылились. Великий Вспоминатор, несомненно, не был здесь очень давно. Лошадь посреди гостиной скакала все туда же, но вода с ее носа больше не капала. Я зашел к Пете еще через полгода; дверь мне открылa какая-то пожилая пара и заявила, что переехала сюда недавно и о прежнем жильце ничего не знает.
Когда соревнования завершились, Петя строго посмотрел на меня и сказал: – Все дюд, твой заплыв кончился. Пятнадцать минут, не забывай. Не дай утонуть твоему оленю! В голове у меня помутилось и через секунду я очнулся на диване в Петиной гостиной. Ну просто как будто вышел из состояния гипноза. Ветер еще гудел у меня в ушах, но я засек время и стал ждать. Петя сидел рядом со мной с закрытыми глазами в полной отключке; в нужное время я смочил вату в нашатыре и поднес ее к Петиному носу. Его лицо искривилось, он открыл глаза, и вскочил с дивана. – Спасибо тебе, дружище. Не подвел, – сказал он мне с нескрываемым удовлетворением в голосе. Мы прошли на кухню и выпили по рюмке-другой шведского абсолюта; Петя старался казаться спокойным, но на лбу у него было написано, что он очень доволен тем, что увидел в мое отсутствие. В воздухе висело, конечно, напряжение и немой вопрос, который я должен был задать. Я постарался разрядить ситуацию, сказав: – Впервые я вижу жертвоприношение, где жертву стараются спасти, и у нее остаются шансы. – Больше тебе скажу, лопари учат этих оленей плавать летом и до праздника, как только появляется первая свободная ото льда вода. Потерять своего оленя – унижение для лопаря. Петя был очень рад, что я ни о чем не спрашиваю; из этого я сделал вывод, что здесь его личное дело, а коль скоро так, то знать мне ничего и надо. Поэтому я внутренне принял свою роль и невозможность разгадки, перестал задаваться вопросами, и напряжение сразу исчезло. Мы еще немного поговорили об удивительных традициях лопарей и распрощались в самых дружеских выражениях.
Заключение.
К сожалению, больше я Петю Иванова никогда не видел. Он перестал отвечать на мои звонки; через месяц я зашел к нему, долго стоял у двери, жал кнопку звонка и стучался. Ответа не было. Еще через три месяца я осмелел и повернул дверную ручку, дверь оказалась не заперта и я вошел внутрь. Все предметы интерьера были на месте, но потускнели и запылились. Великий Вспоминатор, несомненно, не был здесь очень давно. Лошадь посреди гостиной скакала все туда же, но вода с ее носа больше не капала. Я зашел к Пете еще через полгода; дверь мне открылa какая-то пожилая пара и заявила, что переехала сюда недавно и о прежнем жильце ничего не знает.