Если раньше окружающая начальника действительность имела черно-белый вариант, то теперь она предстала в буйстве красок, звуков и нюансов. Мир стал пестрым, как детский калейдоскоп, и многоголосым, как грузинский хор. Игорь Варламович с радостью обнаружил, что он не дальтоник, что ему не наступил на ухо медведь и что он понимает анекдоты.
И он стал с удовольствием чутко слушать, внимательно смотреть и чаще улыбаться.
И его подчиненные тоже стали больше слушать, смотреть и улыбаться.
А потом к нему вернулся голос…
Н. Каменцев ПОЛУПЛАГИАТ
1
Петух нашел жемчужное
зерно
И выбросил: зачем ему
оно?
2
Тут Соловей являть свое
искусство стал:
Он Соловья другого освистал.
3
— Ты сер, а я, приятель, сед! —
Сказал, в роман вчитавшись,
дед.
Римма Мазитова ОШИБКА
Однажды утром, когда меня одевали, чтобы отнести в ясли, я громко заорал и стал брыкаться ногами. Говорить я еще не умел, но орал и брыкался изо всех сил. Мама поняла, что я не хочу в ясли. Она позвонила к себе и осталась на весь день со мной дома. Потом я заорал и не пошел в детсад. Бабушка приехала из деревни, досрочно вышла на пенсию и посвятила себя мне. Как-то я заорал, затопал ногами и не пошел на елку. Мой костюм Айболита отдали соседскому мальчику. Потом я, помню, уже не орал, а ставил вопрос. Я сказал: либо мы будем собирать металлолом, либо готовиться к экзаменам на аттестат зрелости. Решили, что экзамены главнее. Но я видел в окно — они собирали металлолом! И при этом бегали и смеялись. А у Люськи Челкиной раскраснелись щеки и глаза сверкали, как фары. Нет, как звезды. Потом я исхитрился и принес справку, что мне не с кем оставить престарелую бабушку и поэтому я не могу поехать со студенческим строительным отрядом. Все лето я вспоминал, как они погружались в вагоны и как Люська Челкина искала кого-то глазами. Я стоял за газетным киоском, меня не было видно. Однажды я понял, что без Люськи Челкиной не могу. Струхнул порядком, но потом уговорил одного врача и принес Люське справку, что я сумасшедший в четвертом колене. Люська поглядела на меня огромными глазами и вышла за кого-то замуж. Я тоже женился на ком-то, когда надоело ходить в столовую. Жена хотела ребенка, но я сказал, что когда-нибудь потом. Как-то я вернулся с работы, жены не было дома. Больше мы не встречались. Потом, помню, я увидел в окно, что ко мне идут бывшие одноклассники — приближался вечер встречи. Я взял зонтик и выпрыгнул из другого окна. Долгое время я мечтал о собаке. Мне хотелось терьера, и солнечным воскресеньем я поехал на рынок. Интеллигентный старичок продавал чудного лохматого щенка. Я погладил собачку, дунул ей под челку и конфиденциально сообщил старичку, что не могу купить щенка, так как уезжаю на год в Африку. Когда меня провожали на пенсию, сослуживцы хотели скинуться на банкет, но я сказал, что у меня печень. Однажды я сидел перед телевизором и вдруг почувствовал, что невероятно, до помрачения разума хочу увидеть Люську Челкину. Я быстро надел калоши и направился к ее дому. Смотрю, она идет навстречу, кефир в авоське несет. Увидела меня, остановилась, долго вглядывалась, потом спросила: «Это ты? Я уж думала, не придешь». Я хотел заплакать и поцеловать ее худенькую, как птичья лапка, руку, но вместо этого приподнял шляпу и сказал: «Извините, вы меня с кем-то путаете». Я вернулся домой, снова сел перед телевизором и задумался над своей непонятной жизнью. Почему у меня все так получилось? Я проследил все свои вехи до самого начала, настойчиво разыскивая ошибку. И кажется, нашел. Меня не так поняли. В то утро, когда я орал и брыкался ногами, мама решила, что я не хочу в ясли. Но я не потому, видимо, тогда брыкался, что не хотел в ясли, а потому, что хотел идти своими ногами. Вот она, ошибка! Вот откуда «есть пошло» все остальное. Облегченно вздохнув, я умер.Виталий Костромин КРОВОПИВЕЦ
— Батюшки, Дамбуков опять на работу не вышел! В резерве один Сережка — ученик. Так ведь зелен, не потянет… Надо идти к Дамбукову. Поклониться. В дамбуковском подъезде меня трясти начало. Не впервой! Знаю, на что иду. — Кирилл Игнатьич, можно заглянуть? — Ну, загляни, мастер, коль поясница не болит. Я тут только бутылку почал. — На работу бы, Кирилл Игнатьич, — говорю, холодея. А он из-за стола медленно стал расти-подниматься, словно джин из бутылки. — Ты не беспокойся, — говорю, — с оплатой все будет в ажуре… Полсмены уже прошло… Поставим полную… Дамбуков до люстры дорос и багрецом налился. Я — к дверям. На всякий случай. Оттуда лепечу: — Десятку за выход! Вовремя дверью прикрылся — на мне стакан бы рассыпался. Граненый. Когда по перилам ехал, успел выкрикнуть: — Пятерку — от себя! Тут слова мои потонули в грохоте — Дамбуков вдогон детский велосипедик в пролет кинул. «Горд и неприступен наш Кирилл Игнатьич», — подумал я с уважением. Но все ж таки под балконом сложил ладони рупором и прогудел: — Итого: 30 рэ! Балконная дверь лопнула, Дамбуков упал грудью на цветочный ящик и прохрипел: — Кровопивец! Доконал-таки, проклятый. Уговорил!Михаил Воловик БАЛЛАДА О ВЕРШИНЕ
Вершину описали трое.
Один писал у ног вершины стоя:
— Недосягаема она
И из-за туч едва видна!
Второй:
— Недосягаема?
Да не заметил что-то.
А был на ней!
И был над ней!
Писал он… сидя в вертолете.
А третий, что карабкался по кручам,
Шел неустанно от подножья
к тучам,
Дни проводил и ночи
на привалах,
Нам описал ее и пики, и провалы,
И родники,
И ледники.
Вершина у горы одна,
Да всем она по-разному видна!