обеспечить каждый в этой академии, советую остановиться сейчас и больше никогда не попадаться в поле зрения, – Розалиция раскрыла широко глаза, устремляя белые зрачки в душу главаря, пронизывая его сознания насквозь, – уж поверьте, я и без рук вам зубы на живую вырву.
Когда все вышли, Верховский походил кругами по кабинету, отпил малиновой жидкости из графина и сел недовольно на стул в углу.
– Нельзя было им этого говорить.
– Ничего страшного, Серафима знает, что с ними делать, – спокойно ответила Розалиция и повернулась к окну.
– Да, после такого все вопросы разом должны сняться.
– Я, кстати, за этим и пришла, – начала Серафима, – что, если я не хочу быть директором?
Розалиция посмотрела на нее немного мягче, чем на того человека в белом костюме. Верховский в углу тихо рвал волосы на голове.
– Ты им будешь.
– Хорошо. Можно я пойду?
– Да. Нет, стой. У тебя неделя на то, чтобы подготовиться к перемещению в 24 год. Мы все решили и задокументировали.
– А что по поводу должности?
– Об этом потом, но как только ты вернешься с успехом, ты официально станешь следующим директором в случае моей смерти.
– А смерть… все-таки не предотвратима?
– Серафима, – Верховский встал, – пойдем, есть, о чем поговорить.
На улице валил снег крупными хлопьями. По переходу в заброшенную часть академии не бродили даже заядлые искатели приключений, Серафима сама там ни разу не была. Несколько десятилетий назад заброшенный корпус стал местом одного из самых кровопролитных побоищ в истории академии, причиной чего был вышедший из-под контроля эксперимент, с тех пор инкубационные работы были прекращены.
Верховский остановился на середине перехода и оперся локтями о перила.
– Дальше не пойдем, – он долго молчал, лицо было напряжено. – Ты хотя бы предполагаешь, почему именно ты станешь директором?
– Нет.
– Потому что ты живая, и отличаешься от всех других мышлением, которое поможет справиться со всем, что уготовила академия.
– Я это уже слышала. Господин Верховский, Вы же меня понимаете, мы не сможем жить без Розалиции, есть же способы продлить ей жизнь или правила, позволяющие править без смерти предыдущего директора. Почему обязательно кто-то должен умереть?
– Потому что быть главным над подавляющей частью осознанных существ на Земле – значит принять жизнь и научиться с ней жить. Розалиция тоже потеряла наставника, и никто ее к этому не готовил, никто не готовил ее к тому, что она станет директором. Это было во время бедствия, и, если бы старик-директор не умер заслуженной смертью, и академия не попала в руки Розалиции, неизвестно, что было бы с нами сейчас. Она боится, что ты станешь уязвимой из-за него, и она права. В чувствующих людях хорошо все, кроме того, что чувствуют они слишком много, – он распрямился и, заложив руки за спину, направился медленно обратно в академию. – Все мы смертны, все устаем от жизни, Розалицию не забудут, особенно с таким руководителем, как ты. Такова человеческая жизнь, мы все когда-нибудь умрем.
Классическая фраза. А Серафима чуть было не поверила в Верховского. Ее захлестнуло отчаяние, такое, что она чуть не решилась остаться в 21-ом веке, но вовремя взяла себя в руки.
***
За день до дня отправки она ни с кем не разговаривала, не пошла на уроки и день провела в лесу. Даже поговаривали, что сидя на ветке и подстреливая белок снизу.
– Серафима! – раздался недовольный голос за спиной. Девочка обернулась. – Я думала, ты хотя бы на земле сидишь! Слезай, скоро стемнеет.
– Как Вы меня нашли?
– Я слышу, как ты у себя в голове обругиваешь весь свет. Откуда ты только слова такие знаешь!
– Я хочу подстрелить черного волка. Когда я буду править в академии, тут все будут ходить в черном! Идите ко мне, только шубу снимите.
Розалиция беззвучно цокнула и в два счета оказалась на верхней ветке покачивающейся березы.
Облака прозрачной голубоватой решеткой исполосовали небо, скрывая тусклое вечернее солнце. Мимо пронеслась трехглазая полярная сова, самая опасная птица на территории академии (после Якова Чехарды, конечно). Розалиция выставила руку, сова сделала круг и села на плечо.
– Вы знакомы?
– Предвестница белой ночи. Черного волка сегодня не увидим.
Серафима прыснула от абсурдности сказанного.
– Конечно, он же черный, его никто никогда не видел.
– А ты уверена, что он не выдумка?
– Нет, Дина Едер сказала, он настоящий.
Дина Едер умерла через три года после выпуска из академии, избрав самое сложное из времен – где не родился Ленин. Так ли этот опасно? Как оказалось, да. С виду все тот же 21-ый век, пусть даже и 22-ой, а детали не хватает. Все дневники и записи были спрятаны в тайном отделе библиотеки, с подробным описанием проблемы 21-го века, где все не так плохо и все на своих местах. Это называется истинная вселенная, все остальные – ответвления.
– О том, что ждет меня в том времени мне не сказал никто, даже те, кто, казалось бы, хотел мне добра. У меня только один вопрос, профессор, как так получилось, что я оказалась будто бы не тронутой жизнью, живя на ровне со всеми в таких же условиях?
– Ты такой родилась. Ты с рождения видела мир под другим углом. Верховский заметил тебя еще пока ты была во младенчестве, он тогда только вошел в должность. Но это не помешало ему и всему коллективу воспитывать тебя, как и всех.
Серафима фыркнула.
– А если вы ошиблись, и я самая обычная девочка?
– Нет, мы не ошибаемся. Верховский никогда не ошибается.
Тетива свистнула и внизу взвизгнул волк.
– Проверь-ка.
Сова камнем вниз устремилась к земле, расправляя крылья над самой землей, потом взмыла вверх, звучно ухнула и снова улетела в неизвестном направление.
– Да, это он.
– Погодите, а все директора умеют прыгать по деревьям?
– Вот вернешься из того времени – научу не только по деревьям прыгать.