В бурный поток творчества, учебы, друзей, близких и прочих приключений влилась волшебная романтика.

Мои подруги тоже испытывали на себе какие-то романтические истории и иногда я заходила на чай слушать тоскливые вздохи или вытирать горькие слезы с прекрасных юных лиц. Я была кухонным психологом [если не сказать, что кукольным]. Не понимала тогда, не понимаю и сейчас, зачем убиваться за тем, кому ты не интересна, зачем страдать, если с кем-то не сложилось или нравишься не тому, кто нравится тебе?! У всего телефонного справочника подруг я собирала этот слезный фольклор о печалях, молчании и взглядах, о неловких встречах и интригах среди широкого круга знакомых, успокаивала, обнимала, приходила домой под вечер, выкручивала мокрую от девичьих слез жилетку и устало садилась писать свои письма и продолжать свою личную, особую историю. [Хотелось бы дописать, что я снимала туфли на высокой шпильке, которые утомляли еще больше, и закуривала, распивая вино и гладя кота… но мне то было, кажется, -надцать, а не тридцать]

Мораль I: любовь не приносит страданий

Я писала письма и знала, что эта моя «любовь» [вряд ли это она] никогда не будет взаимной. «Любовь не приносит страданий» – я знала это и хотела именно любить [или как минимум не страдать, тут уж сложно сказать]. В моей душе гостил Буддийский Монах³ – мы с ним гуляли вдоль клумб по бульварам, завернувшись в мягкие оранжевые простыни, не соблюдая буддистских традиций, и читали мантры, что любовь есть нечто прекрасное с множеством средств выражения и это духовная наполненность, которая не несет в себе зла и негатива. Этот монах высушил источник слез, согрел кровь и успокоил сердце, вселив в душу некий розовый свет. И этот свет я несла с собой, с ним входила на кухни к подругам и с ним же начинала писать короткие, но очень важные для меня письма. Да, я тоже плакала, но в этом не было страданий. Если я плакала, то надеялась, что со стороны это красиво смотрится [пусть я знала, что меня никто не видит, и хотела оставаться незамеченной].

Мои друзья… Симпатия и разговоры не остались незамеченными. Все интересовались ровесниками или плели интриги в рамках одной компании, а я взяла что-то на порядок выше, что-то вроде недосягаемого идеала. Сколько же раз они пытались подшутить? Сколько раз они спрашивали кем занято мое сердце? Но на все эти издевки у меня появился забавный ответ. Чтобы не поддаваться на провокации и основательно переводить стрелки, я стала говорить, что влюблена в товарища того красавца, а товарищ особым шармом не отличался, скажем так. Я шутила с серьезным видом, поэтому вызывала и смех, и недоумение. Все интересующиеся не знали, чему верить: явным признакам общения или моим словам об абсолютно другом. А я просила всех подряд жить своей жизнью и не атаковать меня глупыми вопросами.

И однажды случилось нечто странное. Дошутилась, так сказать. Проходит мимо тот самый товарищ [про которого шутила, что влюблена], даже не смотри на меня, но как только я его замечаю, по всему моему телу пробегает дрожь, я покрываюсь мурашками! Вот это да… Даже мое сознание поверило в эту маленькую ложь, в эту игру, в эту шутку. Неужели это настолько запечатлелось в моем подсознании?! Даже тело, буквально условные рефлексы сработали… Просто представьте. Разве можно заставить себя влюбиться в того, кто тебе вообще не интересен, просто внушив себе и людям мысль о каких-либо чувствах?! Или я просто на сквозняке стояла и дрожь от прохлады?.. Не знаю. Но сам факт в том, что много вещей мы придумываем себе сами. И после этого случая я стала относится к влюбленностям проще [и избегать сквозняков, для чистоты эксперимента].

Пусть человек я не конфликтный, но, в конце концов, произошла в нашем диалоге размолвка с драматическим финалом. Сказал как отрезал – спасибо ему за это. Может, силы воли мне бы не хватило, чтобы прервать пустые беседы, а так, даже если захочу – не смогу. Так что я смахнула слезинку и в очередной раз сделала вывод вместо истерики. Это когда-либо закончилось бы.

Буддистский Монах был доволен тем, как ведет себя его послушница. Конечно, он знал, что я немного грущу, но принимал это. Я и так проявила себя с лучшей стороны и держалась без драм и трагикомедий. Монах принимал это за ложку искренности и капельку слез, и знал, что у меня очень горячее сердце и трезвый разум, который позже все же напишет стихи об этом.

Каждый раз проходя мимо этого молодого человека, я держала идеальную осанку, каждое утро внимательно подбирала одежду, красиво повязывала шарф или выбирала интересный браслет, следила за фигурой и плавностью движений, но как всегда громко смеялась и не сдерживала бурные разговоры в компании любимых подруг. Иногда мы встречались с ним взглядами, и я старалась либо не показывать эмоций, либо только лишь мягко улыбнуться. Я стала настоящей актрисой.

В наших представлениях кавалеры выбирают дам, а дамы выбирают [дам или не дам] из всех кавалеров лучшего. Но на деле, дамам часто приходится становиться в позицию охотницы. Я видела, как мои подруги-страдалицы пытались привлечь внимание объектов своих обожаний. Выглядело порой нелепо, а порой хотелось аплодировать им стоя. Мне казалось, что в этих действиях терялась их драгоценность, они становились завоевательницами, а должно было быть совсем наоборот. Пусть через время и я попробую себя в этой позиции, и правда, что не нужно ждать пока все придет само – эти попытки охмурить все равно не то. Быть желанной такая прелесть.

Я не охотилась в тот период – только наслаждалась собой, как и прежде ходила в гости к подругам, занималась йогой, искала свой стиль, училась завязывать шарфы, читала детективы, медитировала, принимала пенные ванны со свечами, бывало, пила кофе со сливками или чай с персиком и частенько говорила со своим Буддистским Монахом – мы по сей день лучшие друзья. Объект, который был мне интересен, совсем потерял краски.

Слезы проступили и решили все же показать себя лишь раз, в момент лирического и молчаливого прощания. Он уезжал, а мне казалось, что куда-то уезжаю и я, скорее, наверное, прежняя я, у которой погас манящий свет рампы. Но за все то, что я испытала рядом с ним, пережила и осознала, попробовала и почувствовала, за то, что я научилась чувствовать, я подарила ему розу. Юная романтическая душа.

Думала, что научилась любить. Ничего от него не ждала и не просила, желала ему счастья и не зацикливалась на мимолетной симпатии, не хотела присвоить, не терзала душу, не навязывалась и не надумывала лишнего. И научилась говорить своему сердцу «красавчик, но вряд ли». [Буддистский Монах мягко улыбается, слегка прищуривается и плавно кивает, полностью одобряя все