ребёнок, какая радость, ах, ох, какой чудный малыш, на кого он похож, ах, ох, как они любили друг друга, как он (она) убивался (лась), когда его (её) не стало…

Можно продолжать и продолжать, переходя от одной темы к другой, чтобы понять, что я имею в виду.

Ничего страшного, человеческое и есть человеческое, только с одним условием, чтобы эта пошлость жизни не превышала свои пределы, не разъедала всё вокруг, не выдавала себя за единственную норму жизни.

Когда возникает подобная опасность приходит время Анны Карениной^[3] и Гедды Габлер^[4], которые, если говорить словами Камы Гинкаса^[5], не выдерживают даже ультразвуки фальши, не только людей, но и самой жизни, как она предустановлена, ни шагу не уступят в этом ни природе, ни Богу.

Тогда, на мой взгляд, и приходит время Ханеке, который, как сверхчувствительный прибор, распознаёт ультразвуки фальши, выявляет их, и ни на шаг не уступит свою позицию. Ему нет дела до того, что его назовут жестоким, упрекнут в том, что он просто анатомирует человеческие комплексы, а сам при этом остаётся холодным и бесстрастным.

Всё это, правда, и тем, кто ищет в кино утешения, сладких грёз, фильмы Ханеке лучше не смотреть.

…сдержанность, но не бесстрастность

Действительно ли Ханеке анатом, действительно ли холоден и бесстрастен?

Если и да, то до известных пределов, и на это хотелось бы обратить особое внимание.

Ханеке не мизантроп, только кажется, что он «анатомирует», что он «холоден и бесстрастен». Другой вопрос, что Ханеке всегда сдержан, он не позволяет себе открытое выражение эмоций. Это его стиль, а он безупречен именно в стиле, а не в чём-то ином.

Приведу пример.

Фильм «Белая линия»^[6] смотреть трудно, мы привыкли умиляться детям и в жизни, и на экране, а в фильме речь идёт о детском садизме. Практически каждый из нас сталкивался со случаями детского садизма, но… дети есть дети, мы предпочитаем закрывать глаза на случаи садизма, и только ахать и охать.

Но в «Белой линии», в стороне от основной сюжетной линии, есть тема зарождающегося чувства, как потянулись друг к другу юноша и девушка, потянулись естественно и безыскусно, без капли кокетства, нисколько не задумываясь, что из этого должно выйти.

Это тот же Ханеке, по-прежнему сдержанный (стиль!), но, совершенно не холодный и не бесстрастный.

Не буду говорить об этом фильме более подробно, и потому что речь о другом фильме, и потому что «дневник».

…Замечу только, что в этом разделе о фильмах буду говорить по памяти, так как мне запомнилось.

В предыдущем разделе пересматривал фильмы, о которых писал, пытался дотошно их анатомировать, почти до отдельных эпизодов. В «дневнике» иная задача, не боюсь соврать, главное как запомнилось…

…не «уход», не «забота», не «жертва», а «любовь»

Один из кинокритиков высказал такое мнение, что фильм «Любовь», скорее следует назвать «Уход», «Забота», «Жертва». На мой взгляд, подобные названия убили бы фильм, не спасли бы не режиссура, не актёры, не оператор.

Пишут, что Ханеке долго не мог придумать название фильма и когда исполнитель одной из главных ролей Трентиньян^[7] предложил «Любовь», он сразу на нём остановился. Не думаю, согласился потому, что не нашёл ничего лучшего, бескомпромиссный Ханеке продолжал бы искать название, сколько бы времени на это не понадобилось. Как никто другой, он понимал, что снимает фильм не о «жертве», не о «заботе», не об «уходе», а о «любви».

…взрослая дочь, которая не нужна

Фильм Ханеке «Любовь» стал для меня откровением в двух смыслах.

Умирает старая женщина. Временами впадает в беспамятство. Почти такой же старый мужчина, муж. Не соглашается с взрослой дочерью, нет, не отдаст жену в дом для престарелых. Пытается найти нормальную сиделку, но потом понимает: это безнадёжно. Да и жена капризничает, отказывается от помощи чужих людей. И муж убеждается: чужой человек, каким бы он не был, остаётся чужим человеком. Остаётся только он сам, он будет ухаживать за женой самостоятельно. Они останутся вдвоём, до самого конца.

В этот момент появляется взрослая дочь. Отец объясняет, спасибо за участие, спасибо за предложенную помощь, но ему с её матерью помощь больше не нужна. Он не обвиняет, не старается обидеть, он совершенно спокоен, просто он уже в другом мире, в другом измерении. Дочь должна понять, в этом другом мире, в этом другом измерении, она помочь уже не в состоянии. Ей предстоит с этим смириться и оставить их одних.

Дочь растеряна. Великая Изабель Юппер^[8] от имени дочери взывает к нам. Мало ли что было вчера, в той прежней жизни, умирает мать, её родная мать, она не может уйти, от неё требуют слишком многого, она не может с этим справиться. Она не может освободиться от того, что придумано людьми за тысячи лет культуры человека, мать – самое кровное существо, мать-святыня, да и без этих громких слов, просто её мать. Она обычный человек, она не в состоянии разрушить пошлость жизни.

Можно сколько угодно обвинять старого отца, нельзя быть таким жестоким по отношению к собственной дочери. Не мешало бы быть более сердобольным. Предложил бы, проходи, посиди рядом с умирающей матерью. Что из того, что не нашлось бы нужных слов, не было вчера, позавчера, откуда взяться сегодня. Что из того, что дочь невольно подумает, сколько времени нужно посидеть у постели умирающей матери, чтобы было удобно встать и уйти, 10 минут, 15 минут, полчаса.

Что из того, пошлость жизни для чего-то придумана.

Это и стало для меня первым откровением фильма. Взрослая дочь не нужна умирающей матери. По крайней мере, в экзистенциальном смысле. Во всех других смыслах, ради бога, позвонить, принести, забрать, унести.

…любовь перед лицом смерти

Второе откровение стало продолжением первого. Вершина взаимоотношений людей в этом мире, – взаимоотношения мужчины и женщины, женщины и мужчины. «Вершина», верх, это условно, просто так нагляднее. Можно глубина, низ. Главное, соприкосновение без оглядки, без боязни. Можно сказать метафизическое, трансцендентное, экзистенциальное. Это всё о том же. О прорыве мужчины и женщины друг к другу, сквозь обыденное, каждодневное, суетное.

Вровень с этим для религиозно или мистически настроенного человека может стать только прорыв к Богу.

Или высокое творчество, не только арт, но всё то, что древние греки обозначали термином «демиург»^[9]. Не было, а потом стало, создалось нечто новое, не сводимое к подручным материалам. Точно также как у Бога, творит ли он из пустоты, или из подручных материалов.

Так вот, речь об этих «мужчине и женщине» в разных возрастах. В совсем юном, как у Джульетты^[10], которой всего 14 лет. А может быть еще раньше –