при том мрачное молчание, после чего повернулся и перешел в следующую комнату, в глубь дома. Юзек тщательно растер бычок по паркету и поспешил за шефом.



Рассматривая в узком луче тяжелого фонаря грибковое пятно на потолке, вспоминал историю покупки этого дома. История была такой же неоднозначной, как и отношения, соединившие Трудного со штандартенфюрером войск СС Германом Яношем. Впервые два тезки встретились на новогоднем балу расположившегося в городе эсэсовского полка, и фирма Трудного доставила на этот бал львиную долю спиртного. Янош, по гражданской своей специальности — хозяин винного склада, на время войны превратившийся в квартирмейстера, ввязался с Трудным в долгий и рискованный, потому как изобилующий политическими намеками, диспут относительно качества отдельных сортов и сборов. Несколько раз закинув крючки в течение этого разговора, Трудны дал понять штандартенфюреру, что, вопреки названию, фирма его занимается не только импортом и экспортом, а на самом деле — этими как раз вещами в самой малой степени, и деликатно намекнул на возможность обоюдосторонней выгоды. Сделал он это, поскольку был уже хорошенько выпившим, а Янош — так тот вообще ужрался как свинья. Кроме того, Трудному просто понравилась наивная и робкая откровенность интенданта. Оказалось, что на основании ложных посылок он сделал совершенно правильный вывод: дело в том, что хотя Герман Янош оказался хладнокровной сволочью, и ни в коем случае робким и наивным — но, казалось, испытывал к Трудному некую частичную симпатию, и уж наверняка не был он в состоянии оставаться безразличным, видя возможность хорошенько подзаработать. В неформальном, а по сути своей — нелегальном, союзе, заключенном обоими Германами, именно штандартенфюрер забирал львиную долю добычи, иногда даже четыре пятых. Но Трудны был согласен с такими раскладами, он был согласен на обман в обмане, поскольку прекрасно понимал, что без Яноша у него не было бы ни малейшего шанса на поддержание оборотов собственного предприятия хотя бы на уровне одной десятой нынешних. А война… Во время войны всегда появлялись крупные состояния. Никогда еще дела не шли лучше, как в военное время. Трупы удобряют землю, а кровь смазывает шестеренки экономики, такова истина. Трудны чуть ли не лично видел как набухают, набухают, набухают многочисленные секретные счета Яноша в цюрихских банках. Это не было симбиозом, и это не Янош паразитировал на Трудном: оба они были паразитами. И союз их функционировал столь замечательно, что Янош даже стал мечтать о том, чтобы закрепить его юридически. Война в любой момент закончится, пророчествовал он после рюмочки шерри, закончится война, и тут же кончится конъюнктура, тех возможностей уже не представится, вернусь к гражданской жизни, а ты потеряешь все подходы; так что все следует подготовить уже сейчас, распланировать нашу совместную деятельность. Ты станешь моим официальным партнером в крупной международной фирме!

Трудны не мог избавиться от скепсиса. Только загоревшегося Яноша тяжело было остановить: он начал представлять Трудного нужным людям, затаскивать его на различнейшие светские приемы, на которых, чаще всего, Ян Герман был единственным мужчиной, не носившим мундира, не говоря уже о том, что единственным среди всех поляком — и вот как раз Янош и устроил Трудному этот дом на Красивой. Они приехали сюда вчера вечером на служебном лимузине Яноша, но из машины не выходили — мороз был ужасный. Штандартенфюрер показал Трудному на дом.

— Твой, — коротко сказал он. — Нечего тебе ютиться в своей каморке. Нечего мне за тебя стыдиться. Держи.

И он сунул ему в ладонь холодные ключи. Трудны же лишь молча курил. Штандартенфюрер дал знак шоферу, и они укатили; дом исчез за окошком в снежной темноте ночи.

Утром Трудны еще позвонил Яношу, чтобы договориться, как забрать бумаги и заплатить за недвижимость. Никаких проблем. Цена до смешного малая, даже по сравнению со всеми прокручиваемыми через Яноша делишками. Антиеврейские постановления, объяснил он. Когда я могу переезжать? А когда захочешь.

Потому-то Трудны и взял Юзека Щупака со свободным грузовичком, загруженным инструментами, необходимыми для самых необходимых исправлений и разведки перед предстоящим ремонтом — и поехал.



— Проверь трубы!

— А я что делаю?

— И какой тут расклад? — со средины лестницы, ведущей на второй этаж, Герман кричал в сторону туалета, в котором зарылся Щупак после одного из походов к успешно разгружаемому грузовичку. Из туалета падал бледненький свет военного аккумуляторного фонаря, притарабаненного Юзеком после всех неудачных попыток добыть из какого-либо выключателя хоть один несчастный вольтик.

— Ну и?

— Тут переделывали. Где-то раза два. Поначалу водопровод на этаж не заходил, все запустили одним уровнем. Так что не знаю, как будет с давлением. Старье ужасное. Кое-что следовало бы поменять, то что заржавело. К примеру, вот это колено. — Раздался глухой звон. Щупак наверняка трахнул по колену разводным ключом. — Теперь канализация… Не знаю, тут до хрена работы, горшок забит, что они тут пихали, блин…

План был такой: сегодня разведка, а с завтрашнего утра Трудны обеспечивает спецов, и те аккордно вылизывают дом, чтобы до праздников успеть и с ремонтом, и с переездом.

— А эти вот подтеки?

— Какая-то труба наверху.

— И всю электрику тоже придется делать по новой, тут, по-моему, есть крысы, все погрызено…

— Шеф видал котел в подвале?

— А что?

— Половину труб тоже нужно будет менять.

— Холера!

Трудны поднялся на второй этаж и осмотрелся, водя по стенкам белым пятном луча фонаря.

На втором этаже не было такой разрухи, как внизу. Хотя, пустота, тишина и темнота были теми же самыми. На какое-то мгновение ему показалось, что он слышит откуда-то (откуда? Из какой комнаты?) чей-то шепот, тихие, шелестящие слова с вопросительной интонацией, но когда он попытался вслушаться — то понял, что это просто дующий на улице ветер.

2

Переступив порог, ты видел четыре двери, из которых три были в стене холла по правой руке; они вели, поочередно, если считать к лестнице — в кабинет/библиотеку Трудного, сортир без окон и гостиную. А дверь слева открывалась в столовую-салон. Пройдя их и двери в ванную, ты попадал в левостороннее расширение холла, залом которого ранее скрывал за собой двери в кухню. Теперь перед тобой была винтовая деревянная лестница, а чуть дальше — широкое, выходящее на северную сторону зарешеченное окно, через которое солнечный свет попадал на всю длину холла. С боку, под лестницей, находился спуск