- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (9) »
Ксения Сергеева Бестолковые вирши
abyssys abyssys
Увенчанный разбухшим чайным лепестком горшок, в случайные поэты самовозведённый, он вирши бестолковые ночами плёл, не жаждая венца от публики неизречённой.
***
Веди меня по жизни, я буду твоей козой, корми меня четверостишьями и не оставляй под грозой.
***
Я поднимаю бокал за твоё сердце. Я испиваю сердце до дна. Ты нежишься где-то в Греции. Я пью яды одна. Дзинь.
***
Кукушка долбит мне в макушку и не снаружи – изнутри, решила вылететь вострушка и мозг мой подкинуть в чужое гнездо. Конец.
***
Чёрный помёт куропатки разложен по влажной земле. Нет ни вина, ни облатки, ни мыслей на языке. Только чёрный помёт куропатки в скудно удобренной голове.
***
Разбегусь — и прыгну с обрыва; и не полечу. Расшибусь — о спины рифа; и не закричу. Просто не успею. Конец.
***
Дьявола совсем забыли, не поминают лихо, беса по миру пустили, стало в аду тихо. Зато в человечестве полной всякой нечисти. Конец.
***
Идут два мужичка, за руки взявшись, пуповинами связавшись. За ними две бабы — одна с топором, другая с тесаком, подмышками Достоевский, за пазухой Бёрджесс, за спинами Хичкок. Идут на носках, подолы подобрав, не моргают, не дышат, всё ближе и ближе подбираются к близнецам. Уж запах мужской женский рецептор защекотал. Но бабы непреклонны. Бабы намерены подойти к мужичкам ровно вплотную — дабы из самой из утробы близнецов изгнать, пуповины перерезать, руки отодрать, род оттяпать — другим во урок, остальным в толк, чтоб неповадно было пользовать свободу впрок. Бабы шли, насупившись, подтянув губы к носам, анусы зажав. И уж уткнулись челами в основания мужичков, как рецепторы одной не выдержали мужской секрет и апчихнули в ответ. Легкие другой стеснения не преодолели и вдохнули до одурения, повергнув хозяйку ниц. Первая никак чихать не могла остановиться. Мужички обернулись. Плечами пожали. И продолжили путь — бок о бок, ноздря в ноздрю, пуповина в пупок. Таков вывернутый наизнанку урок.
***
Выпью чаю. Потанцую. И пойду искать любовь. Вскрою землю, вспорю небо. И вернусь на кухню вновь.
***
Банан приказал долго жить. Я приказала ему быть. Сняла с него кожуру. Бросила тело на сковороду. Поджарила и съела. Конец.
***
Лежала в стеклянном гробу невеста. Спала. На самом деле — притворялась, время от времени пластилиновые свои вежды раздвигала пальцами, без пальцев была не в состоянии веки поднять — обленилась до крайности подвенечная блядь! Но к бляди никто не шёл. Никто не стремился блядь поцеловать. И понятно! — кому в кайф облизывать пластилиновые губы, брать в супруги обмяклую куклу? Только извращенцу. Каковой и нашелся. Лежат теперь двое в гробу — муж и жена одна сатана. Сказка в гробу начата, в гробу да и упокоится. Во имя супруги, супруга и тлетворного духа одного на двоих. Аминь.
***
Я была на красном море и на море белом. Я взяла образцы обоих. Смешала. Думала, получится розовое море, а получилось солёное. Где алхимия? Нет алхимии. Нет алхимии… Зато есть алхимик! Пойду еще что-нибудь смешаю. Абракадабра! Взрыв.
***
Швырнула носки за окно. Думала, полетят. И – полетели! Я обомлела — да что там! – охуела. Собрала остальные пожитки — летите, птицы! — и выдохнула с облегчением. (Гений он и в быту гений, и в бреду важная цаца.) Скрутила три абзаца. Пыльцой набила. Отчаянно закурила. К отражению подошла, значок гринписа на лбу выжгла. Гордая собой отправилась за метлой. Буду вербовать люд. Конец словоблудию.
***
Летели два голубя над двумя проводами. Один захотел на провод сесть и уже выпустил шасси, но второй пролетел мимо. Пришлось первому вырывать провода с корнем и волочь за собой. Оба счастливы, только один – с голой жопой теперь. Конец одному виду. Начало другому.
***
Ветер шептал пьяные мысли. Я слушала его, открыв рот, куда он под басни забрался и свил там гнездо. Теперь я всегда говорю с присвистом. Конес-с.
***
Персик вздумал сгнить. Пришлось его вразумить — отсечь от него дрянную плоть, хорошую отправить себе в рот, разжевать и выплюнуть. Пусть знает, кто в доме хозяин. Продано!
***
Выпью водки. Съем конфетку. И пойду тереть банкетку ягодною мякотью, совращая пианино звуками невнятными.
***
Наемся гречки. Заберусь на печку. Свешу ножки и буду ими болтать да вносу промышлять. Благодать!
***
Толстая девочка бежала галопом. Тоненький мальчик, не будь идиотом, выставил ножку. Девочка – бах. Остался от гончей жирненький прах.
***
Куплю арбуз. Приволоку домой. Усажу на подоконник. И — лёгким движением руки отправлю за борт. Пусть полетает пузан. А я посмеюсь арбузным слезам. Му-ха-ха-ха!
***
Глотну виски. Уйду на прииски — искать… Что? Любовь? Нашла. Золото – как всегда.
***
В голове щебечут мысли речи непонятные. Вот бы съесть волшебную рыбку и научиться понимать ментальных зверей. Но скорее они съедят меня. Ну, хоть кому-то придусь по вкусу. Бон аппетит.
***
Я вдруг осознала, что я дебилло — плету какие-то вирши, вместо того, чтобы высадить мозг, зарядить ружье и пойти на мужа, поймать его, ощипать, наплодить потомков, возлюбить их, возненавидеть, мужу устроить погибель где-нибудь на антресолях, уронив нечаянно пуд соли ему на макушку, уложить удобненько в гробовушку в землю под плиту. Самой усесться в домовину на колёсиках и разъезжать по городу, размахивая трусами, вздёрнутыми на шесте, с вьетнамской звездой во челе, распевая гимны своей невзъебенной судьбине. И всё-таки я дебилло! — хоть с мозгом, хоть без. Какая красота, пиздец!
***
Выпью чаю. Съем батон. И пойду бродить с шутом под руку, ища кому бы дать пинка под неприкаянную жопу.
***
Машенька надела платьице. Но забыла надеть трусы. Вышла на улицу. Там – ветер. Нет у Машеньки больше секретов.
***
Бог сказал: "Я устал; лягу-ка на оттоманку покурю травку". Я к богу подлегла, за талию обняла, мундштук раздвоила. Лежим курим в два рыла. Конец бытия. Начало небытия. Аллилуйя. Аминь. Осанна. И довольно земли. По-летели!
***
Суббота. Из сознания выходит мокрота. Из души тянутся
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (9) »