темно-желтыми глазами были облачены в доспехи золотого цвета. Их кожа также имела золотистый оттенок и в некоторых случаях едва заметный узор, напоминающий чешую. Винтерфлауэр внимательно разглядывала их, пока ее карета проезжала мимо.

– Это полудраконы, – сказал Респен. 

– Я знаю, кто это, – резко отозвалась она. – Ублюдки Орктриена или ублюдки его сыновей-драконов. Мерзость, порожденная насилием над человеческими и эльфийскими женщинами.

Респен покачал головой:

– Насилием? Миледи, я даже не представляю, как вам могли прийти в голову такие жуткие фантазии.

– Вы хотите сказать, что у женщин есть выбор?

– Да. Хотя должен признать, что не помню, чтобы кто-то из них отказывался. Они получают приличное вознаграждение.

– Какое вознаграждение способно в достаточной степени компенсировать женщине близость с гигантской ящерицей? Они терпят ужас и стыд, потому что не осмеливаются отказать.

– Золотые драконы умеют менять облик. Они навещают своих любовниц в виде мужчин их расы. – Он усмехнулся. – В противном случае женщины были бы просто раздавлены. Но мы оба принадлежим к знатным фамилиям и познакомились совсем недавно, поэтому не должны вести такие вульгарные беседы. К тому же мы уже подъезжаем к вашему новому дому.

Колонна проследовала через арку в стене, украшенную мозаикой с изображением цветов, шмелей и птиц. За стеной, в самом сердце города, возвышался дубовый лес. Высоко в ветвях на разных уровнях были построены дома, часть которых была огорожена; другая часть представляла собой простые платформы. Сумерки рассеивались светом белых, голубых и янтарных фонарей, в воздухе витали запахи стряпни.

– Это эльфийский квартал, – сообщил Респен. – Представляете, сколько труда и могущественной магии потребовалось, чтобы пересадить эти деревья на вершину горы, для того чтобы наш народ мог чувствовать себя как дома?

– Другими словами, – сказала она, – Орктриен нанес ущерб настоящему лесу, чтобы создать это искусственное место. Меня это не удивляет. Его вредители убивают деревья каждый день, чтобы расчистить место под его проклятые фермерские угодья.

– Армии нужна еда, миледи. Всему королевству нужна еда, а правда, как бы прискорбна она ни звучала, состоит в том, что леса не способны обеспечить нас таким количеством пищи, как хлебные поля. Уверяю вас, король собирается оставить большую часть лесов нетронутой.

– Каждая частичка земли, каждый листик, каждая веточка нашей родины священна, милорд. Если в вас еще осталась душа эльфа, вы поймете это. Но боюсь, она давным-давно зачахла в вас.

Респен почувствовал, что у него начинает болеть голова.

– Мы сможем обсудить это позже, на досуге. А сейчас позвольте сопроводить вас в вашу новую резиденцию, где вы сможете отдохнуть.

По вечерам Винтерфлауэр пела, стоя на одной из открытых платформ высоко на макушке своего дерева. Ее репертуар, состоящий из элегий и погребальных песен, был таким же мрачным, как и ее разговоры, но голос был так прекрасен, что соседи вскоре приобрели привычку останавливаться и слушать ее пение. Через какое-то время весть об этом представлении разлетелась по всему городу, и даже те, кто не принадлежал к эльфийской расе, начали приходить во время сумерек в квартал, чтобы послушать этот бесплатный концерт.

Когда сам король попросил о песне, это, вероятно, не должно было вызвать большого удивления, но Респена это тем не менее застало врасплох. Он оторвал голову от стола, за которым ужинал вместе с заложниками, и посмотрел в противоположный конец зала, туда, где на пьедестале сидел Орктриен, склонившись над своей тарелкой размером с колесо телеги, на которой лежал кусок говядины, и чашей красного вина.

– Прощу прощения, Ваше Величество? 

– Я слышал о соловье из эльфийского квартала, – сказал дракон. – Пожалуйста, миледи, порадуйте нас своим пением в честь моей победы над Красным Триумвиратом. 

Внутренне Респен содрогнулся. Некоторые из детей мятежников хорошо переносили свой мягкий плен, но Винтерфлауэр оставалась такой же пренебрежительной и непреклонной, как и в самом начале. Он боялся, что она откажется выполнить приказ Орктриена и будет наказана. Респен никогда не считал золотых драконов жестокими по своей природе, но его повелитель был полон королевской гордости, полон драконьей гордости, и не был склонен терпеть неуважение.

Респен начал подыскивать слова оправдания, чтобы вступиться за Винтерфлауэр, но она встала из-за стола прежде, чем он успел что-нибудь придумать.

– Как будет угодно Вашему Величеству, – сказала она, затем проследовала к трону, остановилась возле него, сделала вдох и начала петь. Песня Винтерфлауэр, печальная баллада, была такой красивой, что ее очарование подействовало на всех присутствующих в зале. Респен был пленен ею так же, как и остальные, пока до него не дошло, какое значение могут иметь слова баллады. Ему лишь оставалось надеяться, что никто не истолкует их подобным образом. Многие в зале даже не знали эльфийского языка, остальным же, вроде, было достаточно самого пения, и они не искали в балладе провокационный подтекст. Возможно, он думал, все обойдется.

Но тут в воздухе замерцал голубым светом бесплотный кулак. Он ударил Винтерфлауэр по лицу, и девушка упала на пол.

Респен вскочил на ноги, отпинывая кресло, в котором сидел. Он призвал свой посох, и в его руке возник белый светящийся металлический шест.

Мальдур, усмехнувшись, тоже встал. Он не стал вызывать свой посох – возможно, он и не владел этим умением – но в драгоценных камнях, которые он носил на каждой руке, вспыхнул, а затем медленно погас огонь.

– Вы, конечно же, заметили, – сказал человеческий маг, – что в песне говорится о сумасшедшем, самовлюбленном короле и несчастьях, которые обрушились на подданных из-за его плохого правления.

– Это старая песня, – возразил Респен. – Она относится к тем временам, когда эльфы еще не ходили по этой земле.

– И все же. Она, без сомнения, замаскировала под этой балладой критику правления Его Величества. – Мальдур перевел взгляд на Винтерфлауэр. – Не так ли, миледи? 

Респен пристально глядел на нее, умоляя глазами: хоть раз в виде исключения придержите свой острый язык, вы можете поплатиться жизнью, если признаетесь в этом.

Она тоже смотрела на него, затем опустила глаза и произнесла таким кротким тоном, какой он никогда прежде не слышал от нее:

– Как сказал лорд Респен, это всего лишь старая грустная песня. Я ничего не подразумевала под ней и прошу прощения, если она кого-то задела.