жизни – пусть он и не совсем подходит для нашего времени, но так уж получилось».

Иезекииль: «Вот и подумай о своем призвании, дурень! Заработаешь кэш – купишь flat, старую печатную машинку, трубку, если надо, и tweed jacket с протертыми локтями… Его, конечно, в магазине не найти, но ведь можно снять с какого-нибудь бомжа! А потом сядешь и займешься СВОИМ делом».

Черт, эта девчонка меня порядком достала. Оно и понятно: крупный кэш сносит голову!

Я: «Нет, Иезекииль. Так не пойдет. Это просто не в моих правилах. Прости».

Иезекииль: «Даня, да, АО «Заслон» спонсировало твой приют. Но подумай почему? Я тебе отвечу: это очень важно для хорошей репутации. Им нужно, чтобы покупали их продукт, их технику. Усек?»

Спорить сейчас с ней было бессмысленно: она придумает что угодно, особенно когда работодатель в другом чате ждет ответа. Ох, будь на их месте любая другая корпорация, я бы не колебался, но… Зараза! Вечно в таких случаях возникает какое-то «но». И именно это «но» перешагнуть я не могу.

Пока я переписывался с Иезекииль, в дальнем уголке бара явно затевалось что-то неладное. Я слишком поздно оторвал взгляд от планшета, слишком поздно сообразил, в чем дело. Чеченец, который возился с барахлящей оптикой, похоже, совсем слетел с катушек. Он достал ствол, и сидевшая за соседним столом девчонка, увидев это, испуганно завизжала. Держась одной рукой за голову, а другой направляя на нее дуло, чеченец прохрипел:

– Заткнуться бы вам всем. Ох, заткнуться бы-ы-ы…

Прогремевший выстрел снес бедняжке половину черепа.

Бармен, который тоже наблюдал за происходящим, крикнул:

– Столы! Быстро! У него приступ киберпсихоза!

Находившиеся в «Аннушке», а нас было не так уж и много – от силы человек семь, включая стрелка, кинулись опрокидывать столы на пол. Они здесь бронебойные и могут уберечь даже от крупного калибра, если это огнестрел, – еще один плюсик этому заведению. Стрелка наше поведение, уж не знаю, по какой причине, сильно расстроило, и только в мою сторону он выпустил половину обоймы.

– Долбаный засранец! – выругался я, сидя на корточках и упираясь задницей в холодное запотевшее стекло. Зря я это сказал! Он тут же достал гранату и выдернул чеку.

От такого уже ничто не спасет.

Бармен подоспел вовремя: уже замахнувшийся для броска чеченец получил заряд парализатора прямиком в лобную долю. Мышцы, пусть даже у него они синтетические, сжались до предельного значения, а мозги, ясное дело, прожарились до уровня to well done.

Когда шумиха слегка поутихла, народ начал подбирать с пола свои разбитые вдребезги девайсы и отряхивать одежду. Какой-то мужик, как раз из олдов, раздраженно крикнул:

– Есть тут еще психи? А? Или мне можно спокойно поработать?

Ему никто не ответил, и он с недовольным видом уселся обратно за свой стол. Судя по всему, ни разбрызганные по стене мозги девчонки, ни хорошо подогретый киберпсих, который, к слову, все еще продолжал сжимать гранату, его не смущали. А ведь теоретически эта штука вполне могла сдетонировать. М-да, русский менталитет, честно говоря, повергал в изумление.

Я тупо смотрел на чуть ли не насквозь прошитый пулями стол, за которым прятался. Нет, на сегодня с меня, пожалуй, хватит. Не стоит испытывать судьбу, она и так слишком расщедрилась на удачу.

– Все окей, Даниил? – бодрым голосом прожужжал бармен.

– Да, все окей, – улыбнулся я и похвалил: – Вы весьма удачно выбрали противомеру.

Парень пожал плечами:

– Не первый год в заведении. К тому же ты вовремя обратил мое внимание на проблему. Я думал, оптика, а оказалось… сам видишь.

– М-да, Аннушка сегодня пролила непростительно много масла.

– И не говори… – с готовностью подхватил он шутку и рассмеялся. Кажется, он прекрасно понял, что я имею в виду.

В кармане заплясал мобильник. Настроение совершенно изговнилось.

Что мне сейчас нужно, так это хороший крепкий сон без кошмаров. А Иезекииль перебесится и простит. Все-таки мы с ней давние друзья. Разве не так?

***

Я привык отмечать все важное, потому что больше заняться было нечем.

Так вот, сегодня у нашего окна опять бранились люди. Мать с грохотом опрокинула шифоньер, загородив двери, и теперь ходит по пустой квартире в поисках чего-нибудь еще, что может подойти для баррикады. Щеки у нее сильно впали. Она прихрамывает на левую ногу и часто повторяет: «Сколько минуло дней!»

А еще из важного: мама прячет маузер. На прошлой неделе она, обдирая ногти о дерево, мастерила под скрипучей половицей тайник.

– Пятьсот двадцать один день, одуванчики. Целых полтора года, представляете? – произносит она, когда входная дверь наконец кажется ей неприступной.

Одуванчики – это я и мой младший брат. Правда, если быть точным, то от нас остались лишь стебли, а споры давным-давно унес лихой ветер войны. Вначале мы еще держались: на прилавках то тут, то там появлялась провизия, и ее можно было раздобыть, выменять на какую-то вещь. Потом… вещи перестали представлять собой какую-либо ценность. Нужна была еда. Всем. Но, чем чаще мама упоминала о том, сколько времени прошло, тем сильнее во мне, моем младшем брате и, возможно, в ней самой теплилась надежда, что скоро все закончится. Ведь конечность – это суть любого явления, так учил меня отец до того, как его забрали на фронт.

Сегодня особый день… Я делаю вид, что у нас праздник.

Мама раздобыла кусок мяса и сварила бульон. Брат набросился на него с аппетитом, граничащим с одержимостью, ложка наверняка сейчас больно стучит по его зубам. Голод – штука страшная, и из-за него многое упускаешь из виду. Но у меня не получалось не заметить, хотя я старался, честное слово.

– Так надо, сынок, – тихо говорит мне мама. – Ты тоже должен поесть и набраться сил, возможно, сегодня нам придется уйти.

А из-под грязной повязки на ее левой ноге одна за другой скатываются красные, словно сок граната, капельки.

Спасибо, родная, я откажусь.

Ее уговоры прекратились, когда в дверь забарабанили.

– Сидите тихо, одуванчики, – шепчет мама, а сама достает маузер. – Они скоро уйдут. Только поймут, что здесь никого нет, и уйдут. Так что сидите тихо.

Но они не уходят.

Люди настырны, когда хотят есть. Как животные. И это не их вина.

А еще люди изобретательны. Дверь выбили бревном – баррикада продержалась недолго, и теперь нас отделяет от них только хлипкий замок в двери гостиной. Мать лихорадочно размышляет, нервно сжимая в руке маузер, а дуло гуляет из стороны в сторону, все чаще останавливаясь напротив моего испуганного братишки.

С губ слетает беззвучное «Прости…»

– Мам, – протягиваю я руку, – дай.

Она смотрит широко раскрытыми глазами пронзительно и страшно. Господи, как ей не хочется! Но я упорствую:

– Дай,