партии с 1906 года Петр Захарович Ермаков. Во главе центрального штаба Красной гвардии Екатеринбурга находился матрос-большевик Павел Данилович Хохряков. По решению III Уральской партийной конференции (24—29 января 1918 г.) красногвардейские отряды стали создаваться и в сельской местности.

Летом 1918 года вспыхнул мятеж белочехов, колчаковцы подступили к Екатеринбургу и взяли его.

Полностью Урал был освобожден от Колчака в июле 1919 года. В наследство от «правителя» остались разрушенные заводы и фабрики, вытоптанные поля, взорванные мосты и железные дороги. Эта обстановка вызвала неизбежный рост преступности — грабежей, убийств, насилий, спекуляции. Резко увеличилась беспризорность. Со всем этим надо было бороться милиции и органам государственной безопасности. При административном отделе Екатеринбургского губисполкома создается подотдел — управление рабоче-крестьянской милиции. Но для руководства им подходящей кандидатуры не находилось. Стоило подобрать энергичного товарища, как его тут же перебрасывали на «еще более ответственную» работу.

Да и не каждый охотно брался за очень хлопотное милицейское дело. В октябре 1919 года в Екатеринбург приехал Петр Григорьевич Савотин. В то время ему было 35 лет. Бывший закройщик-кожевенник, он успел пройти большую жизненную школу. С 1908 года служил в царской армии. В своей автобиографии Петр Григорьевич пишет:

«Перед окончанием срока службы я был назначен с отдачей на год в дисциплинарный батальон за революционную пропаганду».

В 1914 году Савотина отправили на русско-германский фронт. До самой революции он пробыл в окопах. Дважды ранен, контужен, травлен газами. Там, на фронте, сошелся с большевиками и сам стал большевиком.

Недавний рабочий и солдат, закончивший лишь земскую школу, он становится во главе милиции крупнейшей губернии. Исходя из административного деления, Савотин разрабатывает структуру губернского аппарата милиции. Вот что он докладывал в своем рапорте в Главное управление:

«Выработана схема организации советской милиции по каждому уезду губернии, т. е. установлены определенные (временные) штаты канцелярий управления и районов в городе и уездах. Определены штаты милиционеров путем начисления по количеству населения в городе и уезде… и произведено распределение милиции для несения постовой и резервной службы».

Руководил П. Г. Савотин губернской милицией по сентябрь 1923 года. Покинуть этот ноет вынудили тяжелые болезни — последствие ранений и контузии.

Мне много приходилось писать о людях уральской милиции. Эта страница — о начальнике волостной милиции Алапаевского уезда Евгении Рудакове и его товарищах.

«Совместно с офицерами 1-го Самарского желбата сели на паровоз, готовясь к отступлению. В это время выбегают товарищи красные на перрон и с криком «Стой, сволочь!» начали обстреливать паровоз и вагоны. Не растерявшись, я выскочил из паровоза, ползком через пути пробрался…»

Читаю, вчитываюсь в карандашные строки гимназической тетради и мало-помалу разбираюсь, что к чему в этих записях. Оказывается, автор дневника ведет речь о событиях ночи с 13 на 14 декабря 1919 года, когда части Красной Армии, тесня колчаковцев, ворвались на станцию города Новониколаевска^[1], где стоял под парами паровоз с пассажирскими и почтовыми вагонами. В почтовом вагоне под охраной роты 1-го Самарского железнодорожного батальона находились мешки с деньгами Барнаульского казначейства. Ротой охраны командовал прапорщик^[2] Василий Андреевич Толмачев, которому и принадлежит заинтересовавший меня дневник.

Куда же пробирался «выскочивший из паровоза» и «нерастерявшийся» Василий Толмачев?

«Пробежав станционные пути, я укрылся в доме знакомого чиновника здешней дороги. Он снабдил меня питанием, переодел в солдатскую шинель без погон. Имея надежду догнать Верховного, я подался…»

Пробрался, подался… Нет, никуда не пробрался в тот раз Толмачев, хотя и подался. В Нижнеудинске, как пишет он, его арестовали и переправили обратно в Новониколаевск.

Двадцатитрехлетний прапорщик, надо полагать, и в мыслях не держал, что спустя несколько десятилетий его дневник будет извлечен из архивных анналов «товарищами красными» и прочитан с большим вниманием, как читался он революционными следственными органами в те далекие годы. Писал он доверительно и несколько нелогично:

«В камере, рассчитанной на 75 человек, нас набили более двухсот. Это были лучшие сыны России, самые преданные ей офицеры. Я видел, как они грызлись меж собой из-за корки хлеба, как их, грязных и оборванных, грызли вши (какая тут логика! «Лучшие сыны» и вот так между собой из-за корки! — А. Т.)… Обсудив вопрос о бегстве вместе с коллегами, мы решили все разбежаться по разным сторонам, предпочитая лучше жить в лесах, чем в тюрьме, заранее зная, что оправдания быть не может».

Почему я листаю этот дневник? Что привлекло мое внимание?

Немалое значение имеет обостренное любопытство человека, который с малых лет стремится хоть краем глаза заглянуть в студеную зиму 1920 года, когда восставшие кулаки остервенело искололи вилами и бросили в колодец братьев моего отца тюменских коммунистов ветеринарного врача Андрея Трофимова и председателя Пятковской коммуны Николая Трофимова; заглянуть в ту зиму, когда ручьями лилась кровь сотен и тысяч других борцов за новую жизнь. Дневник колчаковского офицера Толмачева в какой-то степени позволял это сделать. Но была и другая цель.

Вернемся к дневнику и прочитаем еще несколько строк:

«Мне удалось бежать. В Новониколаевске перешел по льду Обь, на станции Кривощеково влез в товарный вагон и добрался до Барабинска, оттуда — в Омск, потом — в Тюмень. Выдавая себя то за спекулянта, то отпущенного по болезни красноармейца, я пробирался к себе домой в Топорковскую волость…»

Стоп! Запомним — Топорковская волость.

Теперь о второй, главной цели, которая толкнула меня порыться в архиве.

Мне нужны были материалы, касающиеся зарождения милиции на Урале: и той, что после Февральской революции сохраняла кадры царского режима, и той, которая родилась после завоеваний Октября, попутно и материалы о милиции, существовавшей при Колчаке.

Собирая материал, я наткнулся вначале на дневник колчаковца Василия Толмачева, а затем на небольшую корреспонденцию под названием «Страничка скорби», опубликованную в газете «Уральский рабочий» 28 июля 1920 года.

«9 июля в Алапаевске состоялись