естественной для всех побежденных народов, надеющихся, что другой вождь сможет спасти их от разорения и позора.

Этим другим вождем, готовым появиться, чтобы дерзновенно начать борьбу с Людовиком XIV, сколь ни грандиозным должно было видеться его будущее, был Вильгельм, принц Оранский, сын Вильгельма II, внук (через Генриетту Стюарт) Карла I — короля английского, тот молчаливый юноша, чья тень, как мы уже говорили, вырисовывалась за идеей штатгальтерства.

В 1672 году ему было двадцать два года. Его воспитателем был Ян де Витт, стремившийся сделать из бывшего принца хорошего гражданина. Именно он, движимый любовью к родине, взявшей в нем верх над любовью к ученику, своим эдиктом об упразднении штатгальтерства на вечные времена лишил принца надежды на получение власти. Но Бог посмеялся над людскими притязаниями устанавливать и ниспровергать земную власть, не советуясь с Царем Небесным. Воспользовавшись своенравием голландцев и страхом, внушаемым Людовиком XIV, Бог изменил политику великого пенсионария и упразднил вечный эдикт, восстановив штатгальтерство для Вильгельма Оранского, на которого у него были свои виды, еще скрытые в таинственных глубинах будущего.

Великий пенсионарий склонился перед волей сограждан; но Корнелий де Витт проявил больше упорства и, несмотря на угрозы смертью со стороны оранжистских толп, осаждавших его дом в Дордрехте, отказался подписать акт, восстанавливавший штатгальтерство.

Только мольбы и рыдания жены заставили его наконец поставить свою подпись под этим документом, но к подписи он прибавил две буквы: «КС.» — то есть vi coactus («вынужденный силой»).

И только чудом он спасся в этот день от своих врагов.

Что касается Яна де Витта, то и он ничего не выиграл от того, что быстрее и легче склонился перед волей сограждан. Спустя несколько дней после этого события на него было произведено покушение; однако, пронзенный несколькими ударами кинжала, он все же не умер от ран.

Это не удовлетворило оранжистов. Жизнь обоих братьев была постоянной преградой их замыслам. Они изменили свою тактику и пытались добиться клеветой того, чего не могли выполнить при помощи кинжала, рассчитывая в любой миг, когда будет нужно, вернуться к первоначальной своей тактике.

Довольно редко случается, что в нужную минуту у Бога под рукой оказывается великий человек для свершения великого деяния; вот почему, когда случается такое провиденциальное совпадение, история тотчас отмечает имя этого избранника, чтобы им могли восхищаться потомки.

Но когда сам дьявол вмешивается в людские дела, стремясь погубить какого-нибудь человека или целое государство, очень редко бывает, чтобы ему немедленно не подвернулся подлец, которому достаточно шепнуть на ухо одно слово — как он сразу же примется за работу.

Таким подлецом, в данных обстоятельствах оказавшимся весьма подходящей для дьявола личностью, явился, как мы уже, кажется, говорили, Тикелар, по профессии хирург.

Он заявил, что Корнелий де Витт, возмущенный отменой эдикта о штатгальтерстве (это он доказал добавлением к своей подписи) и воспламененный ненавистью к Вильгельму Оранскому, подговорил убийцу освободить Республику от нового штатгальтера и что этим убийцей является он, Тикелар. Однако при одной лишь мысли о данном ему поручении он почувствовал такие угрызения совести, что предпочел лучше разоблачить преступление, чем его совершить.

Можно себе представить, какое возмущение охватило оранжистов при известии о заговоре. 16 августа 1672 года Корнелий был по решению фискального прокурора арестован в своем доме; инспектора плотин, достойного брата Яна де Витта, чтобы вырвать у него признание в заговоре против Вильгельма, подвергли в Бейтенгофской тюрьме предварительной пытке как самого низкого преступника.

Однако Корнелий отличался не только выдающимся умом, но и великим мужеством. Он принадлежал к породе мучеников, преданных своим политическим убеждениям так же, как их преданные религиозной вере предки, улыбавшиеся под пытками, и, в то время как его терзали, он декламировал твердым голосом, скандируя первую строфу оды Горация «Justum et tenacem»^[1], ни в чем не признался и не только изнурил палачей, но и поколебал их фанатическую убежденность в своей правоте.

Тем не менее судьи не предъявили Тикелару никакого обвинения, а Корнелия де Витта лишили всех должностей и званий и приговорили к оплате судебных издержек и к вечному изгнанию из пределов Республики.

Этот приговор, вынесенный не просто невиновному, но и великому гражданину, смог отчасти удовлетворить народ, чьим интересам всегда преданно служил Корнелий де Витт. Однако, как мы увидим, этим дело не кончилось.

Афиняне, известные своей неблагодарностью, уступают по этой части голландцам: они удовольствовались изгнанием Аристида.

При первых же слухах о возведенных на брата обвинениях Ян де Витт отказался от своей должности великого пенсионария. Он был достойно вознагражден за свою преданность стране и взял с собой в отставку свои горести и раны — единственные выгоды, которые достаются обычно честным людям, повинным в том, что они трудились для родины, забывая о себе.

А Вильгельм Оранский в это время, стараясь, впрочем, всеми доступными его власти средствами ускорить события, ждал, когда народ, чьим кумиром он был, сложит из трупов обоих братьев две ступеньки, необходимые ему, чтобы взойти на место штатгальтера.

Итак, 20 августа 1672 года, как мы уже сказали в начале этой главы, все население города стекалось к Бейтенгофу, чтобы присутствовать при выходе из тюрьмы Корнелия де Витта, отправлявшегося в изгнание. Всем хотелось увидеть, какие следы оставила пытка на теле этого благородного человека, так хорошо знавшего Горация.

Поспешим добавить, что не вся масса, стекавшаяся к Бейтенгофу, стремилась туда с безобидной целью присутствовать на необычном спектакле: многие из толпы хотели сыграть при этом активную роль или, вернее, выступить в роли, по их мнению плохо сыгранной раньше.

Мы имеем в виду роль палача.

Правда, повторяем, в толпе были также люди, спешившие к зданию тюрьмы с менее враждебными намерениями. Их главным образом интересовало зрелище, столь привлекательное для толпы и льстящее ее самолюбию, — зрелище повергнутого в прах человека, долго и гордо стоявшего во весь свой рост.

Ведь Корнелий де Витт — этот бесстрашный человек, как