полустанка на котором он неожиданно вышел, подобное безобразие будет на корню пресекаться. И Графу не следует больше ни о чем беспокоится.

Признаться, Андрей не слишком-то и поверил, что позиция чиновника, ранее закрывающего глаза на все многочисленные непотребство, может столь радикально измениться всего-то от подношения одной Поднебесовки. Но тут Михаил Алексеевич проговорился, что буквально накануне, за пару часов до появления Андрея в Мещерске, из столицы, прямо из Тайной Канцелярии, пришла депеша, требующая оказывать всемерную поддержку Графу Андрею Александровичу Белову.

— Спасибо тебе дядя, хоть ты и судя по всему сволочь редкая, но пользы от тебя пока намного больше нежели вреда, — мысленно поблагодарил своего родственника Андрей.

В заключении капитан-исправник сообщил, что прекрасно помнит мать Андрея, которая в четырехлетнем возрасте, сопровождаемая многочисленной свитой, посетила свое имение, при этом окончательно запутав Белова, неспособного на больную голову сообразить о какой именно из многочисленных матерей , которыми он оброс буквально за три месяца прибывания в Империи, идет речь. Методом исключения отбросил Любаву Волкову, которая в четырехлетнем возрасте была чуть ли не свидетелем битвы Дмитрия Донского с половцами и капитан-исправнику вряд ли довелось пересечься с ней в ту эпоху. Анна Наумова тоже не подходила, поскольку не имела к Березовке ни малейшего отношения.

Как впрочем и мещанка Ирина Вознесенская, любовница Графа Александра Белова, родившая Андрея Белова.

Так и не разрешив эту загадку и пообещав непременно проголосовать через два месяца за кандидатуру уважаемого Михаил Алексеевич на должность капитана-исправника, Андрей отбыл в свою усадьбу на коляске любезного предоставленной уездным начальником.

Где после обильного приема пищи и впал в многодневную спячку, полагаясь на собственную безопасность, гарантируемую циркуляром из Тайного Департамента.

Валяясь в постели в праздности и неге, Андрей размышлял о важном. Вплоть до того момента, когда в его спальню вошла дворовая девка Глафирия, с тем чтобы поинтересоваться у барина, что тот изволить сегодня откушать на обед.

Отчего-то Андрей вспомнил, как еще совсем недавно вступил в спор с Бароном Ленцем, который утверждал, что именно его владения, состоящие из дюжины болотных кочек, оккупированных кикиморами и полуразрушенной избы, захваченной не то тварью Зенона, не то самым обычным, но очень злым енотом, находятся в жопе мира. А сам Андрей отталкиваясь от слов Графа Разумкова, утверждал, что жопа Империи географически строго соответствует координатам Березовки. Этот спор так и остался незавершенным. И вот сейчас отчего-то припомнился Белову.

Андрей поймал себя на мысли, что тема жоп его уж слишком увлекла. И тут же, глядя на приятную, округлую, оттопыривающуюся в нужных местах, попочку Глаши, которая привстав на цыпочки раздвигала бархатные портьеры на окнах спальни, нашел разгадку этого феномена.

Казалось бы, в этом наблюдении за пятой точкой Глафиры можно было бы уловить некий сексуальный подтекст. Вот только на самом деле в этом плане все обстояло достаточно запущено. Собирательный образ трех Андреев представленных Андреем Сваном, Андреем Беловым и Андреем Наумовым, возлежащий сейчас на пуховой перине и наблюдающий за действиями девушки, был наделен внутренними противоречиями, делающими всякие рассуждения на тему секса, не говоря уж о переходе от слова, в смысле от мысли, к делу, достаточно проблематичными.

Причина заключалась в том, что Андрею Свану, в силу его преклонного возраста, подобные развлечения сначала стали обыденно тривиальными, а уж после повторного инфаркта и вовсе обыденно обременительными. Так что с некоторых пор он предпочел перейти в категорию наблюдателей. Новое, молодое тело, конечно же, рано или поздно должно было бы возродить тягу к прекрасному. Но тут препятствием стало то, что тело хоть и новое, но уж очень молодое. Как-никак Андрею Наумову едва исполнилось двенадцать. И по хорошему ему надо было бы подрасти еще года на два, после чего на некоторое время он утратит способность думать о чем бы то ни было, кроме как о бабах.

Правда после посещения Зенона, в неделю обретения силы, Наумов стал резко мужать, так что по прикидкам старшего Андрея гормональный шторм, присущий протуберальному периоду, мог случится в любой момент. При этом Андрей Сван никоим образом не собирался препятствовать такому развитию событий, более того с нетерпением ожидал этого, рассчитывая за счет ранее приобретенных навыков общения с многочисленными женщинами разных возрастных категорий и социального статуса сделать это событие незабываемым. Но как бы то ни было, пока тело Андрея Наумова к подобным игрищам не было готово. Оставался третий участник триады — Андрей Белов, который в свои шестнадцать, не только мог, но и, теоретически, должен был уметь. Правда романтично слезливые записи в дневнике Андрея Белова, посвященные его однокурснице по Магической Академии — Эллионора Измайлов, вызвали серьезные и обоснованные опасения, касательно этого.

В любом случае хотелки Андрея Белова к рассмотрению не принимались. Поскольку Андрей Сван контролировал разум, Андрей Наумов являлся номинальным владельцем тела, а Андрей Белов был представлен в триаде разве что собственным именем в паспорте, да еще Родовым Перстнем Беловых, который к тому же до сих пор оставался непривязанным.

Так что, в ближайшее время, в этом плане, Глафире ничего не угрожало. Или наоборот угрожало. Поскольку Андрей готов был забить на что угодно, что девица каждое утро появлялась в его спальне не просто так, типа уточнить обеденное меню и виляя задом распахнуть шторы, а исключительно по поручению управляющего поместьем, возложившего на Глафиру нелегкую задачу соблазнить молодого барина и по возможности отвлечь его от дурацких идей, связанных с революционными преобразованиями в поместье.

И хотя свои долгосрочные цели и задачи Андрей озвучил разве что Фаготу, заявив, что просто портить баб и набирать вес за счет обильного питания он не намерен, одно лишь распоряжение управляющему — подготовить полный финансовый отчет за прошедший год, ввело того в ступор. Андрей и сам вскоре понял, что он погорячился с этим распоряжением, поскольку квалификация управляющего поместья, не позволяла тому понять, а что же от него собственно говоря хотят. И Карл Генрихович пошел по пути наименьшего сопротивления. Воспользовавшись на всю катушку данными ему властными полномочиями приказал перепороть на конюшне практически весь дворовой люд и