запугивал этих детей, пока они не обмочились бы. Мне? Мне все равно. Пусть сплетничают сколько им заблагорассудится. В конце концов, это единственное, что могут сделать слабые люди.

Адриан неторопливо идёт в моем направлении, затем останавливается рядом со мной. Он на несколько лет старше меня, но поскольку у меня раннее созревание, я ненамного ниже его ростом. В то время как я игнорирую всех других детей, у меня отличные отношения с учителями, я ставлю перед собой задачу расположить их ко мне хорошими оценками. Адриан, однако, в основном общается только со своим телохранителем Колей, который в данный момент стоит на небольшом расстоянии. Потому что он намеренно сделал себя изгоем.

Выражение его лица нечитаемое, а руки засунуты в карманы брюк цвета хаки. Я немного озадачен, что он подошёл ко мне, так как ученики обычно избегают меня, как чумы. Хотя у него определённо нет причин бояться меня, учитывая, что его и мой отец – два короля Нью-йоркской братвы.

У него также нет причин инициировать контакт. Мы не друзья.

На самом деле, понятия друзей в нашем мире не существует. Есть две категории – союзники и враги. Он не подпадает ни под одну из них.

— Тоже ждёшь, когда тебя заберут? — спрашиваю я, склонив голову набок.

Он ничего не говорит и продолжает смотреть вперёд своими печальными серыми глазами, которые можно принять за мятежные облака.

Мать Адриана была любовницей, которая каким-то образом получила место жены после долгой драмы. Такое ощущение, что он никогда не чувствует себя комфортно ни на одном из мероприятий, на которых нас объединяли вместе. Так же он редко разговаривает, как бы мы с другими детьми ни пытались его разговорить и вытащить его из скорлупы.

Он ведёт себя как «королева драмы», как будто у него все хуже, чем у нас.

— Ты знаешь, — я киваю подбородком в его сторону. — Ты никогда ничего не добьёшься в этом мире, с таким отношением.

Он встречается со мной взглядом, а затем кивает на мою шею.

— Беспокойся о себе и о тех синяках, которые ты хреново скрываешь.

Я улыбаюсь, несмотря на покалывание, которое возникает в моем затылке и скользит вниз по позвоночнику.

— Боевые шрамы не должны быть скрыты.

— Это называется жестоким обращением, Кирилл.

— Ах, да? Ты являешься экспертом?

— Я узнаю это, когда вижу, — он поворачивается ко мне лицом и подходит ближе, так что мы стоим лицом к лицу. — Это не нормально.

— Отвали!

— То, что ты защищаешься, так же результат жестокого обращения.

— Эй! Не испытывай свою удачу и не лезь в мои дела.

— Замыкание в себе – это тоже симптом, как и защита своего обидчика.

— Если ты сейчас же не заткнёшься, я тебя ударю.

— Это ещё одна форма...

Прежде чем он закончил свои слова, я уже заехал кулаком ему в лицо. Он отступает на шаг, но затем размахивается и бьёт меня рукой по щеке.

Я отшатываюсь, так же делая шаг назад, удержавшись от падения.

Мы обмениваемся ещё несколькими ударами, пока кровь не потекла из наших носов и не были разбиты губы. Нам обоим пришлось опереться о каменную стену для равновесия. Вокруг собирается несколько зевак, но телохранитель Адриана, примерно его возраста, наводит на них страх, топая ногой по земле и прогоняет их. Он действительно пытался остановить нас в какой-то момент, но одного взгляда Адриана было достаточно, чтобы он не вмешивался.

Мы оба тяжело дышим, глядя друг на друга, наклонившись, чтобы отдышаться.

— Ты должен остановить это, или это будет продолжаться вечно, — говорит он.

— Черт возьми, Адриан, я клянусь, если ты не заткнёшься...

— Что ты собираешься делать? Ударить меня, как девчонка?

— Я собираюсь убить тебя, — я снова бросаюсь на него, но он готов ко мне, его глаза сверкают. Похоже, этот ублюдок сегодня проснулся и выбрал насилие. Как я мог не исполнить его желание?

Он не поднимает руки, чтобы защититься, а вместо этого сквозь стиснутые зубы процедил:

— Ты можешь остановить это.

— И как мне это сделать, гений? — стоя перед ним я опускаю кулак. — Пока я не стану сильнее, я не смогу ничего остановить.

— Тогда делай это быстрее. Для начала, перестань бить, как девчонка.

— Ты бы так не говорил, если бы видел, как красиво я разукрасил твоё лицо, ублюдок.

Он хмыкает и поворачивается к своему телохранителю.

— Мы идём домой пешком, Коля. Некое присутствие испортило мне настроение.

— Это я должен был так сказать! — кричу я ему в спину. — Я желаю тебе дерьмового Рождества!

Он не оборачивается и не обращает на меня внимание, и мне хочется побежать за ним и сбить его с ног. Я этого не делаю, потому что даже я понимаю, что уже поддался насилию больше, чем должен был себе позволить. Я пытаюсь лучше контролировать эту часть себя, а для этого мне нужно быть более уравновешенным. Я дотрагиваюсь до уголка своей губы и морщусь. В один прекрасный день этому ублюдку Адриану перережут горло во сне.

Передо мной появляется чёрный фургон, но прежде чем он полностью останавливается, боковая дверь открывается, и пронзительный, возбуждённый голос кричит:

— Киря!!!

Мой брат выпрыгивает из машины и врезается в меня, нарушая моё равновесие. Я глажу его по светлым волосам на макушке. Несмотря на то, что он всего на два года младше меня, он намного ниже ростом. У меня большой скачок роста, за которым он не может угнаться.

— Привет, малыш Костя.

— Я не малыш! — он все ещё утыкается носом мне в грудь, как в детстве. Мои ребра болят после того, как Адриан ударил меня, но я все равно обнимаю его.

— Кирилл! Кирилл! — другая, гораздо меньшая фигура врезается мне в бок.

Моя пятилетняя сестра Карина протягивает ко мне руки, хотя я сказал ей, что она слишком тяжёлая, чтобы носить её. Понимает ли она эту логику? Ни за что на свете.

Сегодня она выглядит прелестно в розовом платье с белыми лентами. Её светлые волосы уложены локонами и ниспадают до середины спины.

— Кара! — несмотря на моё больное тело, я все же поднимаю её высоко, и вот она уже уютно сидит у меня на плечах.

Она похлопывает меня по макушке и затем ахает.

— Кровь, кровь! Ты ранен?

Именно тогда Константин