взглядом товарища Сталина, и сухо произнесла:

— Слышали все? Вот и прекрасненько. Надеюсь, сработаемся, товарищи, — я ещё раз обвела взглядом притихший электорат, — завтра с утра жду всех по очереди у себя в кабинете с докладами о проделанной работе за год, о результатах и планах на следующий период. Регламент — двадцать минут. Каждому. Будем решать, что дальше делать. А теперь, идите работать, товарищи. Не задерживаю…

Я шла домой. Пользуясь служебным положением, удалось выйти чуть раньше.

Чтобы скостить путь, я пошла через пустырь напрямик. Люблю ходить сюдой, здесь всегда тихо, спокойно и как-то умиротворительно. Я подставила лицо мягкому весеннему солнышку и улыбнулась — на щеку легкий, пропахший ромашками, ветерок швырнул пушок раннего одуванчика, щекотно. Поздняя весна — моя любимая пора: вроде, как и лето ещё не началось, такой прям жары-жары ещё нету, и всё как-то так радостно, приятно, аж душа поёт. Воздух пропитан ароматами цветов и налитых соком трав, а в воздухе чувствуется предвкушение свободы.

Я перешагнула через узенький, в две ладони, ручеёк, который весело побулькивал, пересекая тропинку. От неожиданности большая бурая лягушка отпрыгнула в сторону и сварливо квакнула, ошеломлённо вращая выпуклыми глазами.

Раньше здесь ходить было невозможно, но после того, как соседний со стойкой овраг засыпали и высадили там ёлки, средь густо поросшего одуванчиками и лопухами пустыря возникла удобная тропинка. Я шла по ней и размышляла: круговорот последних дней так затянул, что мое то ли «возвращение», то ли «галлюцинация», как-то отошли на второй план. А ведь есть, о чем подумать. Вот взять хотя бы…

Мои мысли прервал какой-то посторонний звук — в зарослях гигантских лопухов кто-то громко чихнул. Я прислушалась. Кто-то чихнул второй раз и явственно сказал: «Свинство!». Не удержавшись, я заглянула туда. Каково же было мое удивление — прямо посреди пыльных лопухов сидела моя Светка и хмуро рассматривала огромную ссадину на коленке.

— Ты что здесь делаешь? — удивилась я, раздвигая листву.

Светка вздрогнула и удручённо посмотрела на меня из-под спутанной чёлки:

— От Тольки Куликова прячусь, — наконец, сообщила она, и сорвала большой подорожник.

— А что ты с ним не поделила?

— Рогатку его сломала и выбросила, пока он в футбол гонял, — показательно грустно вздохнула Светка, но раскаяния в её глазах я не увидела.

— Нужно же уважать чужую собственность, — сообщила известную педагогическую мудрость я.

— Он из неё по замку из песка стрелял, — привела несокрушимый аргумент Светка и глаза её полыхнули от гнева. — Маринка с Владькой в песочнице замок полдня строили, большой такой получился, а потом их тётя Клава на обед загнала, а Куликов взял из рогатки весь замок расстрелял! Они вернулись — а замка уже нету. Вот разве это справедливо? Кто-то стоил, строил, а Куликов — раз — и расстрелял всё!

— А где ты так коленку разнесла? — спросила я, чтобы свернуть с социально опасной темы. — Боевые раны девочку не украшают. Сражения — это удел мужчин.

— Да разве это боевые раны? — снисходительно буркнула Светка и поплевав на клейкий ещё подорожник, прилепила его к ссадине на коленке. Но подорожник был слишком большой и моментально отвалился. Светка недовольно покачала головой, приложила его обратно и строго взглянула на меня:

— У тебя есть чем привязать?

— Надо сначала обработать зеленкой, — забеспокоилась я. — А то ещё инфекцию занесешь. Сейчас заразы всякой хватает.

— Вот только не надо усугублять, — рассердилась Светка, — подумаешь, зараза!

— Здесь я с тобой категорически не согласна, Светлана, — возразила я, — пошли лучше домой, и там разберемся. В крайнем случае можно же взять не зеленку, а йод. Или лучше даже перекись. Перекисью совсем не больно, так, пошипит немножко и всё.

— Я не могу домой, — пожаловалась Светка и поддёрнула бретельку выгоревшего за прошлое лето сарафана, — баба Римма загонит на всякие свои глупости…

— Какие ещё глупости?

— Да на сольфеджио это, — скривилась Светка и недовольно сдула челку с глаз, — Гаммы, гаммы. А мне некогда гаммы! Я жду Мишку и Саньку со второго подъезда. Надо этому Куликову вделать по уху! Он всегда в это время ходит на молочную кухню сам. Без этих своих… вассалов. Мы его у оврага и перехватим.

— А это разве хорошо, втроем на одного нападать? — строго спросила я.

— А что, раз Маринке и Владьке всего по четыре, так сразу можно их замок вот так, из рогатки? — огрызнулась Светка и добавила. — Свинство!

— Не выражайся, — попеняла я и спросила, — а, собственно, из-за чего весь этот ваш конфликт начался? Изначально, я имею в виду. Ведь это явно не первый такой случай, правда?

От такого вопроса Светка удивлённо вскинулась, затем задумалась и кивнула.

— Так он меня играть в футбол не берет, — наконец, пожаловалась она и от избытка чувств так пнула ногой комок земли, что от резкого движения лист подорожника опять отвалился, — говорит, бабы в футбол играть не должны, их удел — борщ варить и в куклы играть.

— А ты?

— А я не хочу в куклы! А борщ варить баба Римма всё равно не пускает, говорит, мала ещё, — надулась Светка, критически посмотрела на подорожник, но прилеплять его обратно не стала, — я хочу в футбол! Тем более сейчас все разъехались и игроков не хватает. Мы же нашим двором против третьедомовцев играем.

— А почему он тебя на футбол не берет? — задала наводящий вопрос я, — ты уверена, что только из-за того, что ты девочка? Может, там и другие причины есть, тем более, если игроков у вас не хватает.

— Да я гол в прошлый раз пропустила, — прошептала Светка и покраснела, — ну, не люблю я на воротах стоять, а он же меня туда нарошно поставил. А я голы пропускаю. Куликов ругался, а третьедомовцы хвастают, говорят, что я — их человек. Вот меня и не берут больше.

— Ну, тогда твоя проблема не в рогатке и явно не в Тольке. Проблема — в тебе, — сообщила я. — Пошли домой, по дороге поговорим.

— Как это во мне? — карие глаза Светки от удивления расширились, и она пошла со мной, позабыв обо всем остальном, и даже о предстоящей вендетте.

— Если бы ты отлично играла в футбол, то я уверена, Куликов сам бы тебя затащил в свою команду. Ещё бы и упрашивал.

— Ну, как умею, — обиделась Светка и принялась яростно расчесывать волдырь от крапивы на руке.

— Слабое оправдание. И неубедительное.

— Так, а что я сделать могу? — от такой жизненной несправедливости глаза Светки налились слезами.

— Значит нужно научиться. И научиться играть хорошо, — ответила я, открывая дверь в подъезд, —