животиков.

— Поразительно! — высказался Орвер.

— А ведь мне сорок два года, — продолжала консьержка. — Ну как? Теперь этого и не скажешь! Такие, как я — немного крупные, — в каком-то смысле даже выигрывают…

— Но, черт возьми! — воскликнул ошарашенный Орвер. — Вы же совсем голая!

— А сами-то? — возразила она.

«Да уж, — подумал Орвер, — вот и соригинальничал».

— По радио сказали, — добавила консьержка, — что это возъебуждающий ахерозоль.

Консьержка придвинулась к нему и учащенно задышала.

— Ox! — охнул Орвер; ему даже показалось, что этот чертов туман еще и омолаживает.

— Послушайте, госпожа Панюш, — взмолился он, — нельзя же так, по-скотски. Даже если этот туман действительно возбуждающий, надо все же держаться от греха подальше, — добавил он, отодвигаясь.

Госпожа Панюш застонала, выдохнула резко, как отрубила, и безошибочно возложила руки прямо на…

— Мне все равно, — с достоинством произнес Орвер. — Сами разбирайтесь, я пас.

— Да уж, — прошептала консьержка, нисколько не смущаясь, — вот, например, господин Лерон оказался намного любезнее вас. С вами приходится все делать самой.

— Видите ли, — начал оправдываться Орвер, — я только сегодня проснулся. Я еще не привык.

— А я вам сейчас все разъясню, — сказала хозяйка.

После чего произошли события, которые лучше скрыть, как скрыты бедняки под плащом, нищета Ноя, Саламбо и парус Танит внутри скрипки.

От консьержки Орвер выскочил, ликуя. На улице он прислушался — вот чего не хватало, так это шума машин. Зато повсюду распевались песни. Отовсюду раздавался смех.

Немного оглушенный, он вышел на проезжую часть. Слух еще не привык к звуковому диапазону, покрывающему такие большие расстояния; он в нем терялся.

Орвер поймал себя на том, что размышляет вслух.

— Господи, — произнес он. — Возбуждающий туман! Как мы видим, размышления на эту тему не отличались большим разнообразием. Но поставьте себя на место человека, который спит одиннадцать дней подряд, просыпается во тьме кромешной в момент общего непристойного отравления и констатирует превращение своей жирной сотрясающейся консьержки в Валькирию с высокой, упругой грудью, в эдакую Цирцею, жаждущую моря непредсказуемых удовольствий.

— Замечательно, — изрек Орвер, уточняя свою мысль.

Только сейчас он понял, что по-прежнему стоит посреди улицы. Испугавшись, отошел к стене, прошел метров сто и остановился напротив булочной. Санитарно-гигиенические нормы рекомендовали принимать пищу после значительной физической нагрузки, и он решил купить какую-нибудь плюшку.

Внутри булочной было очень шумно.

Орвер считал себя человеком без предрассудков, но когда он понял, что именно требовала булочница от каждого клиента, а булочник от каждой клиентки, у него на голове волосы встали дыбом.

— Если я отпускаю вам товар весом в два фунта, — доказывала булочница, то я вправе требовать от вас и соответствующий формат, черт побери!

— Но, сударыня, — возражал тонкий старческий голосок, по которому Орвер идентифицировал господина Кюрпипа, пожилого органиста, жившего в самом конце набережной, — но, сударыня…

— А еще на органе играете! — упрекнула булочница.

Господин Кюрпип возмутился.

— Вот я вам свой орган и пришлю, — вспылил он, бросился к выходу и врезался в стоящего у дверей Орвера. Удар был такой силы, что бедняга еще долго не мог перевести дух.

— Следующий! — взвизгнула булочница.

— Одну булку, пожалуйста, — выдавил из себя Орвер, потирая живот.

— Одна булка на четыре фунта для господина Лятюиля! — выкрикнула булочница.

— Нет! Нет! — простонал Орвер, — маленькую булочку!

— Хам! — рявкнула булочница и добавила, обращаясь к мужу: — Эй, Люсьен, займись-ка сеньором, чтоб впредь неповадно было.

Волосы на голове у Орвера зашевелились. Он рванул изо всех сил — прямо в витрину. Та не поддалась.

Он добежал до двери и выскочил на улицу. Оргия в булочной продолжалась. Детей обслуживал ученик пекаря.

— Ничего себе, — бурчал Орвер, стоя на тротуаре. — А если я предпочитаю выбирать сам? Нет, но булочница-то какова? С ее-то рожей…

Вдруг он вспомнил о кондитерской за мостом. Продавщице — семнадцать лет, губки бантиком, передничек с узорчиком… может, сейчас на ней, кроме этого передничка, ничего и нет…

Орвер быстро зашагал по направлению к кондитерской. Три раза он спотыкался и падал на спутавшиеся тела. Позы партнеров его даже не интересовали. Лишь при последнем столкновении он отметил, что их было пятеро.

— Рим, — прошептал он. — Quo Vadis! Fabiola! et cum spirito tuo!^[1] Оргия! О!

Он потирал себе лоб; воспоминание о витрине распухло до размера голубиного яйца, причем добротно высиженного. Он все ускорял шаг — интимный дружок, натянув поводок, тащил его за собой, требуя поскорее спустить.

Он решил, что цель близка, и, ориентируясь на ощупь, пошел вдоль фасадов. По фанерному кружку с шурупом, который поддерживал одно из треснутых зеркал, он определил витрину антиквара. Через два дома — кондитерская.

Со всего ходу он налетел на неподвижное тело, обращенное к нему спиной. Он вскрикнул.

— Не толкайтесь, — произнес грубый голос, — и уберите-ка это от моей задницы подальше. А то так можно и в морду получить…

— Но… гм… да что вы, в самом деле? — смутился Орвер.

Он попытался обойти мужчину слева и опять с кем-то столкнулся.

— Ну что еще? — отозвался другой мужской голос.

— В очередь, как все.

Раздался громкий хохот.

— Что?! — оторопел Орвер.

— А то, — подтвердил третий голос, — вы, конечно же, пришли к Нелли.

— Да, — промямлил Орвер.

— В порядке очереди, — сказал мужчина. — Шестидесятым будете.

Орвер ничего не ответил. Он чувствовал себя глубоко несчастным.

Он ушел, даже не узнав, был ли на ней узорчатый передничек.

На первом же перекрестке он свернул налево. Ему навстречу шла женщина.

Они оба упали, потом сели на землю.

— Извиняюсь, — сказал Орвер.

— Нет, это я виновата, — возразила женщина. — Вы же держались правой стороны.

— Могу ли я вам помочь подняться? — предложил Орвер. — Вы ведь одна?

— А вы? — спросила она. — Вы не наброситесь на меня впятером или вшестером?

— Вы действительно женщина? — уточнил Орвер.

— Посмотрите сами, — сказала она.

Стоя на коленях, они придвинулись друг к другу, и ее длинные шелковистые волосы коснулись щеки Орвера.

— Где бы найти место поспокойнее? — задумался он.

— Посреди улицы, — ответила женщина. Туда они и переместились, ориентируясь по краю тротуара.

— Я хочу вас, — сказал Орвер.

— А я вас, — сказала