полному стакану. «Что вы, куда ему так много!» – замечает Мария Ивановна. Она берёт стакан и мелкими глотками, как холодную воду, отпивает половину. Петрович возмущается , но она гладит его по голове, успокаивает. Как- то неожиданно он выпивает, не чокаясь с нами. В смуглость лица Марии от выпитого вкралась розоватость каррарского мрамора, чернота глаз углубилась до бездонности омута, расширив зрачки под ресницами, длинными и изогнутыми к верху, как шубка сибирского шелкопряда. Блажен тот муж , имеющий такую жену !!! Она хочет что-то нам рассказать и её чувствительные губы, к которым хочется прижаться, раскрываются, обнажая белизну чуть влажных зубов. «Всё вот он»,–она приставляет как дуло пистолета указательный палец к голове мужа. «Сейчас пойдёт про тень-перетень-кривой плетень», – угадывая желание к разговору, перебивает её Петрович. Но это не останавливает Марию Ивановну. «Мы с подругой Валей жили в Черемхово и горя не знали, особенно, кто такие эти лётчики. Бывало прострекочат над нами, блеснут на солнце чем-то ярким и до свидания. Работали мы с ней в шахте на отбое . Работа аховая, дело это конечно мужское, силовое. Но мы и тянулись, не последними были. «Давала стране пыли !» – вставил Петрович. И вот семнадцатого августа вручают нам с Валей, как стахановкам, по билетику, такие розовенькие квиточки – приглашаетесь на день авиации, с катанием на самолёте .—Ещё человек шесть получили такие квиточки . Ехать –не ехать ? Поехали. День был ясный, тихий. На аэродроме тьма народу, оркестр, ларьки с пивом, квасом, заборчик сделан голубенький, а за ним самолётики как стрекозюльки, лётчики ходят в кожанках, все серьёзные, но молодые. Многие из наших отказались летать. Но мы с Валей решили – будь, что будет. Подходит их командир, взял квиточки, подвздел нас под руки и повёл к «стрекозюлькам». «А я, видите, здесь широка, – показав на бёдра, «и здесь», – потрогав бюст, улыбнулась Мария Ивановна . Командир приказал: «Товарищ Долгих, сажайте» Залезла я ногами в кабину, а дальше не вхожу, узок–то самолётик. Но ничего, Ваня придавил, только сказал: «Ишь, разнесло. Уголь тобой что ли крошат? Можно и не привязывать, и так плотно заклинилась. Но всё таки ремешками крест на крест привязал, под грудями проверил – не жмут ли . Потом затрещало запрыгало, смотрю – уже висим, ветер бьёт, а земля где–то, не вижу, дух во мне замер. А потом осмотрелась и петь захотелось, так хорошо !. Сели, и тут я поняла, кто такие лётчики, стала Ваню целовать; все смотрят-смеются, мол, обалдела баба, что делает»…. «Что, у вас уже вся?» – Василь опять сунул руку под подушку, но звона не было. Разлил всю, Мария Ивановна опять отпила, говоря «тебе много, Ванечка !» Закусили. «А вечером они нас с Валей в сад над Ангарой пригласили, и там Ваня признался – без тебя, Маша , жить не могу !» «Братцы, не говорил я этого, не верьте !» «Может, и не говорил в прямом смысле, но я так поняла», – сделала заключение Мария Ивановна.

«Вернулись мы домой, а под землю не полезли. Вы что это, девки? – спрашивает бригадир. А мы и сами не знаем, что. Видно, конец пришёл нашей шахтёрской жизни. Валентина тоже говорит, что Сашка без неё жить не может. Испугались мы за ихние жизни, распрощались с угольком, бригадиром, со всеми и айда …. Приехали, а их нет, в полёте, дежурная ели пустила . Какие, – говорит,– жёны ? У них вроде вчера другие были. Мы с Валей принялись за хозяйство, всё вымыли, пустых бутылок штук двадцать выгребли. Лежим, я – на Ваничкиной, Валя – на Сашкиной. Койка – полуторка, свешиваться буду. Надо бы двойную. Вечером слышим разговор: «К вам жёны приехали.» «Будет болтать – жёны!» «А вы посмотрите». Мы «спим», видим как приоткрылась дверь, посмотрели, а Саша говорит: «Верно, не наша комната, пошли Ваня». Мы уже волноваться стали, явились «вдрызг» – «Простите нас, это мы прощались с детством !» Я думаю , если бы не на нас они женились, может им бы хуже было»……

«Потом нам дали квартиру, вот здесь. А Ваня у меня хороший, -Петрович пытается возразить, но Маша легонько закрывает ему рот ладонью. На второй год у нас появился Витя, потом Женечка – доченька, а потом и Ванюша. Это в честь мужа».

«Пора уж завязывать торбу, а то опять кто-нибудь появится в честь нас», -проговорил Петрович.

«Я так и сделала прошлый год, но только я завяжу, так ты сразу развязываешь, Ваня! Ну что , уже вся?» «Не сами мы её делаем» – сказал Василь . Что ж и на том благодарствуем. Пойдём, Ваня», – она ласково поправила ему волосы, одела фуражку, шарф, реглан, поцеловала в щёку, поклонилась нам, взяла его за руку и увела .

…Просыпаюсь от разговора – кто-то возится в темноте. Это те двое, что ушли на почту писать письма жёнам. Они под «высоким напряжением» . Один из них в темноте, потеряв уверенность, плюхнулся на спящего Василя. «Вот, аспарагусы, напьются и падают куда попало. Придётся завтра доложить кому следует»,– Василь никогда не верил, что безобидный цветок имеет такое название. «Аспарагус – цветок!? Бросьте! Я читал, что где-то там, в Африке или в Аравийских песках водится такой гад, пьёт живую кровь А вы –цветок». Наступает тишина, пришедшие пробираются к койкам. Один сшибает пустые бутылки , они звенят , одна долго катится и разбивается о ножку койки. «Да, придётся кое – кому сказать . Аспарагусом ещё обозвал. А сам то ты – кто !?» – говорит один из них . Василь молчит …

С окончанием теории нас поздравил командир отряда. Хотя наши аттестаты пестрели тройками, как полевой луг ромашками, но всё же мы были «лучшие из худших», как сказал Иван Петрович. По поводу теоретических успехов пили «зверобой», так как другого ничего достать не могли. Эта гадость наводила на грусть с тоской. Василь клялся, что завтра напишет Анастасу Микояну об этом напитке. Саша к чему-то вспомнил вчерашние экзамены по науке извозчиков –географии и спрашивал Петра Вьюшкина: «Петь, а Петь , ну, как же не мог ты найти это озеро, а?» Пётр, цыганской породы, с крупными чертами лица, чёрен, с длинными волосами, хмуро смотрел на Сашку и, шевеля толстыми губами, оправдывался: «Я то надеялся на Антона, а пришлось самому отвечать о том, чего не знаешь». Мне тоже вспоминается этот экзамен. Его проводила совсем молоденькая, хорошенькая, беленькая, как одуванчик, Марго. Мне было поручено, когда она заикнулась, что будет вести у нас географию, «обработать» её. «Мы на тебя надеемся, Антон, чтобы меньше четвёрки ни у кого не было. Народ тебе доверяет, так что постарайся», – просил меня Михаил. Я старательно выполнял волю народа. Ходил с ней в кино, провожал аж за «Ушаковку», таскался на западно–европейские танцы. Правда, танцевали с ней другие, я был не горазд. Дрожал