отчаянию». Он напоминает о «вере, которая воздвигала храмы и святых». Тема строительства храма в «Извещении» — часть постоянной мысли Клоделя: символику христианского храма он обдумывает и воспевает в стихах (L'Architecte) и в историко–богословской прозе. Его размышления о храмовом зодчестве, величайшем выражении христианской цивилизации, переданы Пьеру де Краону и его Подмастерью. Похожее переживание храма как самого универсального символа человечества можно встретить у Мандельштама, и в его ранних архитектурных стихах, и в поздних:

Узел жизни, в котором мы узнаны

И развязаны для бытия.

(«Может быть, это точка безумия»)

Но пьеса, о которой идет речь, дополняет мысль о соборе еще одной, и важнейшей темой. Это не только созерцание космической и человеческой символики в храме, но вопрос о самой возможности возвести новый храм, о необходимом условии для его рождения. Для этого недостаточно посвященности и науки и дара зодчего. Для этого мало, как показывает сюжет «Извещения», и уже принесенной жертвы, мощей первомученицы, положенных в основание собора. Необходимо явление новой святости, нового подвига. Кончина новой мученицы Виолены совпадает с завершением храма св. Юстиции. Если продолжить сопоставление с Элиотом, действие пьесы происходит не «в соборе», а «для собора». Все происходящее — все отношения между действующими лицами, странствия Отца, земледельческий труд, детские песенки — все это, собственно, и есть история строитель ства нового храма.

Письмо Клоделя, лирика и драматурга, — чрезвычайно трудная задача для русского переводчика. Читатель может с недоверием отнестись к множеству странных оборотов и как бы нарочито «неправильных» словосочетаний в русском тексте: почему бы не сказать того же проще и яснее? Но Клодель не хочет школьной простоты и правильности. Синтаксис его–в сравнении с нормативным французским — сбит; порядок фразы инвертирован, конструкции не очищены от повторений, сочетаниями слов часто управляет не грамматическое согласование, а смысловая аттракция. Своеобразное монументальное косноязычие Клоделя при этом ни в малейшей мере не имитирует разговорную речь (к чему мы привыкли, скажем, у Льва Толстого или Достоевского).Такой синтаксис и такой выбор слов, вероятно, решает прежде всего ритмическую задачу (паузы, разделяющие поток речи на ритмические волны, которые несут патетическую речь говорящих, превращая ее в гимн, торжественное славословие, которое остается основной лирической формой для Клоделя) — и смысловую задачу: таким образом наводится резкость на центральную точку фразы. Как ни странно звучат порой русские фразы в нашем переводе, они, как правило, смягчают резкие сдвиги оригинала.

«Сновидение, которым дирижируют», — так определил Клодель драму. Это определение может быть ключом и к строю его речи.

Поэтический театр Клоделя вообще непривычен для русской традиции. Это театр слова и мысли, а не реалистичес кой психологии; слова «играют» в пьесе больше, чем персонажи. При этом слово Клоделя патетически звучно; и без регулярной версификации мы чувствуем, что перед нами стихи. Русские актеры, как известно, ориентированы на смиренную прозу, на правду в правдоподобных измерениях бытового «характера». Откровенная приподнятость может показаться напыщенностью. Да и самого соединения литургического со сценическим, жития с театром, известного Западу по средневековым мистериям и мираклям, наша традиция не знала. Исключением был недолгий опыт символистского театра и близких ему поисков начала века. Именно такой, таировский театр взял в свой репертуар Клоделя. Быть может, и новая встреча нашего театра с мало знакомой ему традицией мистериальной драмы будет плодотворной.

В заключение я хочу выразить мою благодарность Мари–Ноэль Пан, без чьего щедрого участия переводчику не удалось бы справиться со своей задачей.

Ольга Седакова

Любовь как рождение человечности

Чтение «Извещения Марии» Поля Клоделя^[5]

«Извещение Марии» — одно из величайших творений, созданных в нашем веке. Оно не пользуется громкой славой, потому что остается непонятным, но здесь в сжатом виде передан самый дух католического христианства.

Тему «Извещения Марии» можно определить так: любовь порождает человечность во всеобъемлющем смысле, то есть, любовь рождает человеческую личность как источник существования народа.

Главное действующее лицо драмы представлено тремя персонажами: это Пьер де Краон, Виолена, Анн Веркор.

Анн Веркор — немолодой и грубоватый строитель семьи, дома; это он руководит трудом, который делает землю полезной.

Виолена — простосердечная, красивая, послушная девушка; она собирается выйти замуж за того, кого назначил ей отец, и кто, по счастливому совпадению, как раз тот, кто ей нравится, — Жак.

Пьер де Краон — тот персонаж, который самым непосредственным образом передает смысл драмы.

Общий знаменатель этих трех персонажей — любовь, но не любовь как выражение собственной воли, не инстинктив ное чувство, не «сентименты».

Мунье в своей книге «Трудная дорога христианина» говорит, что молодое поколение уже не видит разницы между любовью и нежностью.

Один из самых известных современных итальянских философов сказал: «Когда кончается идеологическое насилие, остается нежность».

Образ жизни нынешней молодежи выявляет ее этическую несостоятельность: нежность как раз и есть инстинктивное чувство, а любовь — нет.

Любовь — это значит жизнь для, жизнь для Идеала, жизнь для всеобъемлющего замысла, где красота и справедливость в безопасности.

Тема «Извещения Марии» — любовь, созидающая вселенную: ведь у человека может быть сознание всеобъемлющей реальности, вселенной. Если это понять, то становится понятна и пьеса.

Анн Веркор — корень растения, человек, добившийся богатства праведным трудом; он охраняет семью. Своим трудом он поддерживает обитель сестер–затворниц — деяние совершенно бескорыстное, открывающее величие души.

Но он, имея все, не может больше жить во Франции, где уже неизвестно, кто ее король, в Церкви, где неизвестно, кто же теперь ее Папа, в народе христианском, который разделен, растерян, сбит с толку. И тогда он принимает великое решение: он отправится в Святую Землю, чтобы у Гроба Господня молиться о возвращении народу единства, с королем и с Папой. Заметим, что в 1200 г. такое паломничество означало почти верную смерть — возвращались очень немногие.

Всеобъемлющий характер его сознания явствует уже из той любви, с какой он отвлекается от привычных дел и семейных забот, чтобы подумать о «птичках Божиих», как он их называет, о тех голубках,