mrSecond Гонщик

Пролог

Шлем приглушает рев мотора, а посторонние звуки и вовсе не слышны. Зато в наушниках внутренней связи прекрасно слышен негромкий, спокойный, чуть глуховатый голос Сереги Швецова, моего штурмана:

— Двести правый пять.

— Понял.

Пять — это поворот практически на девяносто градусов, а двести — расстояние до этого самого поворота. Выждав момент, я чуть дергаю ручник, срывая машину в занос, и выворачиваю руль. Центробежная сила вжимает меня в чашу кресла. Газом и рулем я контролирую машину, чтобы дрифт не перешел в беспорядочное вращение, а то и в кувыркание. Все, задние колеса вынесло в нужное положение. Одним движением я ставлю руль прямо, топлю педаль газа в пол и лечу вперед к следующему повороту, оставляя за собой повисающий над дорогой плотный шлейф бурой пыли.

Местность, где проложена трасса, более чем живописна: залитые солнцем зеленые холмы, широкие цветущие луга, тенистые раскидистые деревья, нарядные аккуратные домики — мечта туриста. Такими пейзажами хорошо любоваться, неторопливо катясь в кабриолете по гладкому асфальту и ощущая на берде теплую ладошку сидящей справа девушки. Только вот мне сейчас совсем не до местных красот. Оно и понятно: последний этап ралли, последний скоростной участок. От того, как я его сейчас пройду, зависит результат гонки. Нынче у меня есть все шансы получить первое место. То есть, не только у меня — у всей нашей команды. Машина ни разу не подвела — спасибо механикам. Возможные проблемы со здоровьем ликвидировались в зародыше — спасибо врачу, местной шпане и засланцам конкурентов не удалось подгадить — охрана постаралась. Да и вообще все поработали на совесть, но итог этой работы сейчас в буквальном смысле в моих руках.

Трасса сложная. Много поворотов, много трамплинов, да вообще много всего! Заранее ознакомиться организаторы нам не дали — мол, так будет зрелищней. Серега получал карту и стенограммы только перед началом этапов, едва успевал хотя бы пролистать. Но зрелище действительно выходит на славу. Вон, все обочины сплошь забиты зеваками. С детьми, с женщинами — праздник у них, пикник, млин, на обочине. Где голова у людей? О чем они только думают? Конечно, вдоль трассы установлены ограждения. Но что сделает полосатая ленточка или даже деревянная жердочка, если почти тонна железа вдруг потеряет управление и полетит, кувыркаясь, в толпу? Тут и стальной рельс не всегда поможет. Такое количество радостных идиотов улучшить настроение, конечно же, не могло. Но гонка есть гонка, и я загнал свое недовольство поглубже внутрь, и сосредоточился на дороге. Сереге, казалось, это и вовсе было до фени. Он сидел рядом и спокойно, даже несколько меланхолично, зачитывал повороты.

Справа мелькнуло яркое сине-желтое пятно — это один из соперников. Видать, чуток не рассчитал, вылетел с трассы. Обычно машина может продолжать гонку даже после переворота, лишь бы у экипажа хватило сил поставить свой драндулет на колеса. Все же, хоть изначально и берутся для гонки серийные машины, но их серьезно дорабатывают. В том числе и укрепляют кузов. Понятно, это не гарантирует от травм, но все же серьезно увеличивает безопасность для экипажа. Так что шведы — это, вроде, они были — сейчас малость очухаются и двинут дальше.

Гонщик живет гонкой. Он дышит ей, он насквозь пропитывается ревом мотора, крутыми виражами, ощущением скорости, азартом схватки. Но это не бездумный кайф адреналинового наркомана и не берсеркерская жажда битвы. Здесь, на трассе, правит бал холодный точный расчет, четкие выверенные действия, отработанные долгими тренировками и, конечно же, опыт.

Вот крутой левый поворот, потом сразу столь же крутой правый. Тело действует почти автоматически, главное здесь — не пропустить нужный момент. Чуть раньше — и слишком сильно потеряешь скорость, чуть позже — и можешь не вписаться в поворот, зацепишь обочину, опять же потеряешь скорость, а то и вовсе вылетишь с трассы. Сейчас в автоспорте все решают не секунды, а сотые, тысячные доли этой самой секунды. Они выигрываются или проигрываются с каждым удачно или неудачно пройденным поворотом. Эти мгновения незаметно для всех складываются вместе, и на финише этапа внезапно оказывается, к примеру, что ты обошел своих соперников на целую половину минуты!

Зеваки на обочинах машут руками и разевают рты. Их крики не слышны за ревом мотора. Да и шлем — он тоже не способствует остроте слуха. Но это сейчас не важно. Главное — голос Сереги.

— Сто пятьдесят правый четыре, левый шесть.

— Понял.

Машина послушно ложится в один поворот, в другой…

— Трамплин три, полет.

— Понял.

Прыжок не страшен, машина отбалансирована, насколько это возможно. Ни на нос, ни на корму в полете не завалится. По крайней мере, за те секунду-полторы, что будем лететь. Главное — не дернуть рулем в момент приземления.

Я давлю на газ, разгоняя «ренушку». Надо только успеть бросить педаль газа в момент отрыва от земли. И в тот самый момент, когда машина уже почти взлетела, навстречу выскакивает маршал[1] с плакатом в руках: «SOS».

Млять! Я уже ничего не успеваю: ни отвернуть, ни затормозить. Зато вижу, как метрах в десяти впереди точки приземления поперек дороги стоит, накренившись, французская таратайка из команды «пежо». Видать, не выдержало железо, подломили переднее колесо. Толпа добровольных помощничков пытается выкатить инвалида с трассы, но они явно не успевают.

Увидав нас, люди начинают разбегаться врассыпную, кто куда. Но я уже вижу: успеют не все. Ну почему, почему такая невезуха! Если бы не эти идиоты, я бы мог попытаться как-то вырулить. Пусть перевернулся бы пару раз, авось машина выдержит. Да пусть даже и не выдержит — пофиг, зато живой останусь. Но теперь — без вариантов: если только попытаюсь сделать хоть что-то, гарантированно передавлю насмерть кучу народа. Так что остается лишь надеяться на чудо.

— Держись, Серега!

* * *

Сознание возвращалось медленно. Меня мутило, во рту стоял солоноватый привкус крови. Тело болело. Болело всё целиком, но при этом я не мог двинуть ни рукой, ни ногой. Порою вообще казалось, что конечности набиты ватой, словно у плюшевого зайца, которого мне подарили в детстве. Мерзкое, надо сказать, ощущение — чувствовать себя этакой беспомощной куклой. Голова буквально разрывалась на куски от боли, перед глазами двигались смутные тени, перечеркнутые несколькими прямыми линиями. В ушах шумело, и сквозь этот шум, словно из далекого далека, доносились незнакомые голоса. Один угодливо-заискивающий:

— Вроде, живой, господин Маннер.

И в ответ ему грубый хамский рык:

— Меня не