когтями. И она улетела вместе с ними, пока дерево трещало под ударами топоров, а обманутый староста плевался внизу от ярости.

Что же касается птицы Рух, то она продолжала подниматься все выше и выше, держа в своих когтях брата и сестру. И сестра уже надеялась, что птица сядет где-нибудь на суше, когда закончит пересекать моря, над которым она летела, и в это время мальчик сказал своей сестре:

— О сестра моя, я собираюсь пощекотать зад этой птицы!

Но в эту минуту Шахерезада увидела, что наступает утро, и скромно прервала свой рассказ.

А когда наступила

ВОСЕМЬСОТ ВОСЕМЬДЕСЯТ ВТОРАЯ НОЧЬ,

она сказала:

О сестра моя, я собираюсь пощекотать зад этой птицы!

И девочка, чье сердце заколотилось от ужаса, закричала дрожащим голосом:

— О! Пожалуйста, дорогой, не делай этого, не делай этого! Она выпустит нас — и мы упадем!

Он же ответил:

— Нет, я точно решил, пощекочу-ка я зад этой птицы, мне так хочется!

Она же воскликнула:

— Мы погибнем!

А он ответил:

— Да будет так!

И он сделал то, что задумал. И от щекотки птица резко вздрогнула, настолько неприятно ей это было, и в результате она выпустила то, что держала в когтях своих, а именно брата и сестру. И они упали в море и опустились на дно моря, которое было чрезвычайно глубоким. Но поскольку они умели плавать, смогли подняться на поверхность и достичь берега.

Однако они ничего не видели вокруг себя и ничего не могли разглядеть, словно бы оказались посреди темной ночи. Ибо земля, в которой они оказались, была землей тьмы.

И мальчик, недолго думая, нащупал несколько камней, чтобы с их помощью можно было высечь искры. И он собрал много кусков сухого дерева, сложил их в огромную кучу и поджег ее с помощью двух камней, высекая искры. И когда всю кучу охватил огонь, они смогли осмотреться. Но в то же время они услышали ужасный рев, похожий на рев тысячи диких буйволов. И при свете огня они увидели приближающегося к ним ужасного, черного, гигантского гуля^[1], который ревел своим огромным ртом, похожим на открытую печь:

— Кто тот неразумный, что сотворил свет на земле, которую я посвятил тьме?

И сестра мальчика при виде этого очень испугалась, и она сказала дрожащим голосом мальчику, брату своему:

— О сын отца моего и матери моей, на этот раз мы непременно умрем! Ой! Как я боюсь этого гуля!

И она прижалась к нему, готовая умереть или потерять сознание.

Однако мальчик, не теряя времени, вскочил, повернулся к гулю, стал бросать прямо в его широко открытый рот горящие головни из костра. И когда он забросил их все до единой, зад ужасного гуля вдруг лопнул. И над землей, обреченной на тьму, снова засветило солнце. Ибо именно своим задом этот гуль и заслонял солнце, не давая ему освещать эту землю.

И это все, что случилось с гулем.

^{И от щекотки птица резко вздрогнула, настолько неприятно ей это было, и в результате она выпустила то, что держала в когтях своих, а именно брата и сестру.}

А что касается правителя той земли, то скажу о нем вот что. Когда царь, правивший той страной, увидел, как снова после стольких лет, проведенных в беспросветной темноте, засветило солнце, он понял, что ужасный гуль мертв. И он покинул свой дворец вместе со своими охранниками, чтобы найти доблестного воина, освободившего его землю от царства тьмы. И когда он достиг берега моря, то на некотором расстоянии увидел кострище, которое все еще дымило, и направил туда стопы свои. А сестра мальчика, увидев, как весь этот вооруженный отряд во главе с царем быстро к ним приближается, задрожала от ужаса и сказала брату своему:

— О сын отца моего и матери моей, позволь нам убежать! Ах! Давай убежим!

А он спросил:

— Зачем нам убегать? Кто нам угрожает?

Она же сказала:

— Аллах с тобою! Уйдем, пока эти приближающиеся к нам вооруженные люди не добрались до нас!

Но он ответил:

— Нет! Нет! — и остался на месте.

И царь приблизился вместе со своим отрядом к дымящемуся кострищу и обнаружил, что гуль лопнул и распался на тысячу кусочков. И он увидел рядом с одним из них маленькую девичью сандалию. А это была как раз одна из сандалий, которую сестра потеряла со своей очаровательной маленькой ножки, когда побежала вслед за братом своим, который решил немного передохнуть за ближайшим пригорком.

И царь сказал своим людям:

— Это, несомненно, та сандалия, которая убила гуля и спасла нас от тьмы! Ищите хорошенько и найдите ее хозяйку!

И девочка услышала эти слова и решила выйти из-за пригорка. И она приблизилась к царю и бросилась к его ногам, умоляя о спасении.

И царь увидел на ее ноге вторую сандалию — родную сестру той, которую он нашел. И он поднял отроковицу с колен, поцеловал ее и сказал ей:

— О благословенная юница, это ты убила этого ужасного гуля?

Она же ответила:

— Это сделал мой брат, о царь!

И тогда он спросил:

— И где же этот доблестный герой?

А девочка сказала:

— И никто не причинит ему вреда?

И царь ответил:

— Совсем напротив!

И тогда она зашла за пригорок, взяла своего брата за руку и привела его к царю, который сказал ему:

— О доблестный герой, я отдаю за тебя свою единственную дочь, а сам возьму в жены эту юницу с маленькой ножкой, сандалию с которой я нашел!

И мальчик сказал:

— Не возражаю!

И все они зажили счастливо, довольные и процветающие.

А затем Шахерезада рассказала следующее:

БРАСЛЕТ НА ЛОДЫЖКЕ

Говорят, что в одном городе жили три молодые сестры, и они были дочерьми одного и того же отца, но разных матерей, и они жили все вместе и пряли пряжу, чтобы зарабатывать себе на жизнь. И все три походили по красоте своей на луны, но самая младшая из них была красивей прочих, и была она самой милой, самой очаровательной и самой умелой из всех, и пряжи делала она больше, чем две сестры ее, вместе взятые, и пряжа эта было сделана безупречно. И две ее старшие сестры, от другой матери, завидовали ей.

И вот однажды пошла она на базар и на деньги, которые она откладывала благодаря продаже своей пряжи, купила себе небольшую алебастровую вазочку, которая пришлась ей по душе, и хотела она поставить в нее цветок, чтобы любоваться на него, пока она будет прясть. Но когда вернулась домой с вазочкой в руке, две сестры ее стали смеяться над ней и над ее покупкой, называя это расточительностью и чудачеством. И это ее сильно смутило и глубоко