ОТ АВТОРА

В книжке, которую вы открыли, читатель, четыре повести, написанные в разные годы. Так сложилось, что все они ленинградские. Удивительного в том ничего нет. Автор убеждённый ленинградец, проведший в городе на Неве почти всю свою жизнь.

Впрочем, первая из помещённых в сборник повестей писалась вдали от нашего города. Её много лет назад отважился сочинять совсем ещё молодой командир сапёрной роты в дни выпавшего на его долю фронтового затишья или вынужденного безделья в офицерских резервах и госпитале.

Лихо исписанные страницы толстой тетради, добытой в румынском городе Яссы, в предпоследнее военное лето, затем стали повестью «Мы ещё встретимся».

Поздней осенью сорок пятого, перепечатав рукопись на машинке, я, ещё в шинели с капитанскими погонами, понёс её на канал Грибоедова, где в «писательской надстройке» на четвёртом этаже жил отдалённо знакомый мне М. М. Зощенко.

Было совсем мало надежды на то, что моё сочинение понравится этому давно любимому мной удивительному писателю. К тому же рукопись успела побывать в руках консультанта одного из московских ежемесячников и была мне со вздохом возвращена.

Но Зощенко, как ни поразительно, одобрил мои писательские начинания. Когда я, наконец решившись, позвонил ему по телефону, Михаил Михайлович сказал, что передал рукопись в редакцию «Звезды». Прошло несколько месяцев, и повесть была напечатана в журнале.

Вскоре вышла и книжка. Я стал называться писателем, не имея на то ещё никакого права, и оставил работу театрального художника.

Да и как было удержаться? Повесть получила широкий читательский отклик и была благожелательно встречена литераторами старшего поколения. Меня звали на встречи с молодёжью в библиотеках и клубах. Успеху книги способствовало и то, что о ней заспорили критики, тем более что большинство из них повесть ругало.

Шли годы, я увлёкся драматургией и вместе с Евгением Мином написал несколько пьес, которые ставились театрами Ленинграда и других крупных городов. Одна из них — «Мирное утро» — была сыграна студией МХАТ (позже ставшей театром «Современник»), где главную роль — майора Мартынова — играл Олег Ефремов. Однако меня тянуло к прозе. Я вернулся к ней и прошёл лучшую для писателя выучку рассказа.

Уже выпустив три сборника, лет через десять после выхода первой книжки, я перечитал «Мы ещё встретимся» и устыдился того, как неумело была написана повесть.

Меж тем десятки раз склеенная книжка ещё ходила по читательским рукам, сделавшись библиотечной редкостью.

И тогда я сел, чтобы переработать повесть наново. Самым опасным было при этом утратить пульс времени, который бился в этой одной из первых послевоенных книг. Потрудившись, я надеялся, что мне удалось сохранить былую свежесть повести, несколько улучшив её почерк.

По тому, что книжка с тех пор вышла дважды, по тому, в каком виде я встречаю её на абонементных столах в библиотеках, я убеждаюсь, что судьбы тех, о ком я писал почти с натуры в далёкие военные годы, не чужды и нынешнему новому читателю.

Меня никогда не привлекали ни исключительные, ни идеальные герои. Я просто убеждён, что идеальных людей на свете нет. Но верю я и в другое — нет безнадёжно плохих. Если такие люди и находятся, то столь ничтожное количество, что на них не хочется останавливать внимания. Зато большинство людей сложных и в своей сути противоречивых. Во всяком случае мне на таких везло. Я встречал их повсюду, приглядываясь к ним, где мог и сколько мог.

Я знал лейтенанта Володьку Ребрикова, который в дни жестоких боёв на реке Миус страдал оттого, что его некрасиво постриг ротный брадобрей. Я видел, как на «газике», теряя последние силы, раненый полковник Латуниц радовался тому, что машина шла по отвоёванному с утра клочку земли. В госпитале я повстречался с юной медсестричкой — землячкой из Ленинграда — Ниной Долининой. Знал я и её отчима — театрального режиссёра — человека, снедаемого жаждой мелкой власти. Все эти люди из повести «Мы ещё встретимся» носили другие фамилии, но мне были хорошо знакомы.

Я жил в квартире, ещё хранившей следы блокады, рядом с мятежным морячком Лёшей Поморцевым из «Неба за стёклами». Сиживал с ним в пивной на Кузнечном. Дома вёл долгие беседы с Аней, такой хрупкой на первый взгляд и такой мужественной, когда её узнаешь ближе. С Петром Васильевичем из «Странных взрослых» мы когда-то вместе начинали в театре на втором этаже «Пассажа». До сих пор здравствующая Августа Яковлевна порой звонит мне по телефону и спрашивает, что я написал нового. С Куксом, недавно обретшим отдельную квартиру, я иногда вижусь в редакциях. Вот только Тоню-Жульетту из той же, теперь уже шагнувшей на экраны телевизоров повести я не узнаю. Она безнадёжно выросла. А ведь когда-то я сам оттаскивал озорницу от поливочной машины на площади Искусств, с чего и началось наше знакомство. И с юными, нынче уже повзрослевшими, героями «Третьего лишнего» я был знаком. Мне почему-то кажется — в жизни их всё наладилось. Правда, я потерял молодых людей из виду.

Все, о ком я писал, — ленинградцы: коренные жители или приезжие из других мест, ставшие ленинградцами. Люди разных поколений и различного жизненного уклада. Куда бы их ни закинула судьба, они непременно скажут, что они из Ленинграда, и умолкнут, ожидая восторженных слов в адрес нашего города. Что поделаешь, таково уж свойство города на Неве, что всякого, кто здесь вырос, учился, работал или служил в армии, Ленинград, с его хмурым небом и зябкими балтийскими ветрами, навсегда оставляет верным себе и пожизненно признательным.

Трогательный патриотизм? Нет. Я ведь не из Ленинграда. Родился на Ангаре в далёком Иркутске, но побывал в нём лишь много лет спустя. Ещё младенцем меня увезли в Вятку, где я рос до десяти лет, самых главных, как мне думается, в жизни человека. Так что своей родиной я считаю Киров. С Вяткой-рекой, с её синими весенними разливами и бескрайними лесными далями, открывающимися с высокого берега, на котором стоит Киров, связаны мои ранние воспоминания. Я ещё помню город белым, каким он виделся с противоположной низкой стороны из слободы Дымково, где деревенские старухи делали глиняные игрушки, сейчас повсюду признанные шедевром народного искусства.

Помню город Вятку, его крутые зелёные улицы с весёлыми палисадничками у деревянных домов — их теперь остаётся всё меньше и меньше — и подпрыгивающий на булыжной мостовой легковой автомобиль, чуть ли не единственный тогда в Вятке.

Помню ещё — мне было года четыре, — как через Вятку, поднимая едкую пыль, шли