Андрей Попов Вафли Артек

Сколько може прожить человек без еды? Говорят, якобы почти месяц, ну или около того. А сколько без воды? Несколько дней. Без воздуха — несколько минут. А вот сколько можно прожить без сладкого? И насколько такая жизнь будет полноценной? Тут прямо разбег мнений будет очень широк. Кому-то сладкое, как говорится, до лампочки, а вот кому-то без него реально «не сладко»…

Я никогда не был сладкоежкой, но был и у меня период в жизни, когда от нехватки сладкого буквально сводило судорогой внутренности, и мозги напрочь отказывались думать о чем-то другом. Это было в армии. Я уже даже стал подумывать, что у меня сахарный диабет, но знающие люди объясняли это элементарной ломкой организма. Проживая в студенческом общежитии и каждый Божий день вкушая на завтрак сто граммов тертого пирога или Наполеона, оказывается, к этому привыкаешь. И вот этот самый «привыкший к сладкому» организьм попадает в суровые армейские будни. Всякие там ранние подъемы, физические нагрузки и так далее как-то были для меня делом обычным и не вызывали напряжения, но вот отсутствие сладкого вдруг стало прямо ощущаться физически. Конечно нам давали всякие компоты, кисели и сахар к чаю. Но этот, отливающий синевой кристалл, выданный единым монолитом сразу на десять человек, со сладостью не ассоциировался абсолютно. Во-первых, его еще нужно было разделить и по возможности на равные части. А как? Мы его кололи ложками, завернув в пилотку, чтобы осколки не разлетались по всей столовой. Но тех грамм-осколков конечно не хватало на целый день. Иногда, не часто, нам удавалось перехватить дополнительно по сто грамм халвы. В четверг был банный день. Поднимали нас в четыре часа утра, и мы строем, держа под мышками скомканные свежие трусы и портянки, шли, громыхая сапогами, по еще пустынным, спящим улицам в городские бани. После помывки разрешалось возвращаться в часть своим ходом, дабы наши стройные колонны не мешали уличному движению, лишь бы на развод вовремя добрались. Мы сбрасывались копеек по тридцать, выбирали человека, и он должен был купить в кондитерском киоске на троллейбусной остановке килограмм подсолнечной халвы. Если операция проходила успешно, то завтрак был просто «царский». Кусок белого хлеба, единственный за весь день, масло и пару кусочков халвы к опять-таки сладкому чаю. На этой заправке можно было пару дней жить, но потом снова начиналась ломка. Киоск военторга, из-за скудности ассортимента, спасал редко. Из сладкого, туда крайне нерегулярно, но завозились только вафли «Артек», причем не в топовой их комплектации. Вы же знаете, что вафли бывают двух видов. Вернее, не сами вафли, а прослоечка в них. Есть белая — якобы сливочная, а есть темная-по слухам должна быть фруктовой. Вот, как по мне, так с белой прослойкой все-таки повкуснее будут, но тут на вкус и цвет. В наш же военторг завозились вафли только с темной прослойкой. И вот эти самые вафли спасали меня в минуты самого жесткого желания подсластить жизнь.

В армии ты практически всегда находишься в коллективе, на виду, мало того, еще и занят чем-то постоянно. То есть воспоминания о сладком могут проявитсья только в минуты одиночества. В моем случае это происходило либо в наряде на выносной пост, либо в карауле. Наряд на выносном посту был организован на территории нашей же части. Предназначался он для охраны зенитной батареи, которую мы сами же и развернули для отработки всевозможных нормативов. Батарея была развернута в положение «К бою», и сворачивать ее обратно не стали, чтобы не гонять технику туда-сюда. Пост выставлялся с восемнадцати часов вечера и до шести часов утра, то есть до побудки. Дежурили по три часа. В светлое время суток еще было ничего. Мы занимались спортом, читали втихаря, даже загорать умудрялись, спрятавшись за технику. А вот ночью было грустно. Можно было конечно поотжиматься или пресс покачать, но три часа этим заниматься точно не сможешь, а все остальные развлекухи в темноте становились недоступны. Да и дежурные офицеры, проявляя бдительность, ночью проверяли пост особенно часто. И вот тут, от вынужденного безделья, и накатывало нестерпимое желание поспать и съесть чего-нибудь сладкого. Или наоборот, сначала съесть, а потом уже поспать.

Сон вообще отдельная тема в армии. Спать хочется всегда и везде. Так и здесь. Но я нашел решение этих проблем. На выносном посту я и спал, и ел сладкое, умудряясь избегать проверок дежурных и голодных взглядов своих однополчан. Перед заступлением на пост, еще днем, я старался вырваться в киоск «Военторга» и купить две пачки вафель. Но если Вы подумали, что вафли предназначались только мне, то глубоко ошибаетесь. Я съедал только малую часть, а большая доставалась Машке.

Машкой звали огромную дворнягу, которая жила в части. Это была самая общительная псина из большой своры собак, подъедающихся на воинской свалке. От постоянного общения с солдатами и офицерами она прекрасно разбиралась в армейской субординации. Стоило мне один раз потрепать ее за блохастым ухом и угостить кусочком рафинада, как я автоматически был зачислен в лучшие друзья. Собака стала встречать меня после каждого приема пищи. Но как-то неназойливо. Если я не искал ее глазами, то она молча испарялась, если же я рыскал глазами по кустам, то она радостно выбегала мне навстречу и с благодарностью принимала любое угощение, будь то корка хлеба или кусочек несъедобного мяса из борща. Так вот как только я, затарившись вафлями, появлялся на выносном посту, Машка уже была рядом. Я скармливал ей вафельку авансом, и это было для нее сигналом, что сегодня она не бегает в составе своей своры, а дежурит со мной. Псина осторожно хрустела, слизывая упавшие крошки и внимательно сопровождала взглядом еще не пустую пачку, которую я прятал в бездонные карманы солдатских галифе. Следующая вафля ей доставалась уже в мою ночную смену. Тут и я позволял себе сладенького. После того как мы съедали свои пайки, можно было расчехлять дальномер и укладываться. Как только я укрывался куском брезентового чехла, Машка, запрыгнув на платформу, ложилась сверху на брезент, согревая меня своим теплом словно печка. После этого можно было спать спокойно. Если в расположении батареи появлялись солдаты-срочники, направлявшиеся в «самоход», или за забором шумели гражданские, Машка просто поводила ушами и вздыхала. Но стоило из штаба выйти дежурному, как она тут же поднимала голову и начинала еле слышно утробно рычать, чутко наблюдая за офицером, который находился от нас метрах в двухстах. Тот мог выйти просто покурить или «до ветру», мог пойти в казарму проверять дневальных, а мог направиться и ко мне. В первых