Остаточная деформация

Вместо пролога

Глава 1. Люди так делают

Мне сказали: пойди, там клёво!

Я пошёл туда, а там гадко.

Я назад пришёл и здесь гадко,

А мне сказали: до меня было лучше.

Веня Д’ркин

Паола

Решительно такого не могло быть. И йорни здесь не могло быть. Берт не понимал, как это возможно.

Зато понимал, что сейчас будет больно. Он же готовился, изучал вопрос. Мало того, когда когти йорни вспахали на его животе глубокие борозды, Берт искренне поверил, что уже знает, как это — по-настоящему больно. Он сцепил зубы покрепче и задержал дыхание. Инструктор говорил, что упражнение должно помочь сохранить контроль.

— Ну что ты как маленький, — прошептала йорни и прижала тлеющую головню к обнажённому бедру Берта. Высоко, у самого паха.

Раскалённая волна разошлась по позвоночнику, как… нет, Берт не знал, с чем сравнить ощущение. Сердце влипло в рёбра. Нижняя челюсть стала ватной, а язык мгновенно распух и одеревенел. Вонь горелой органики — такая мерзость… И дым. Лёгкий такой дымок.

Низкое ещё солнце продёргивало золотистые лучи-нитки сквозь полотно лиственных крон. Весело потрескивал костерок в шаге от головы Берта. Шипела остывающая в мясе головня, захлёбывающийся хрип рвался из глотки сам по себе, а Берт отстранённо и скомкано подумал, что инструктор — сволочь. Равно как Лью, Габи, Ник и прочие уверявшие, что гел в человеческом теле сможет больше, чем гел и человек по отдельности. Один Пети говорил правду, да и то явно не всю.

Ведь только вышел из Трещины! Два шага по земле Паолы — и на тебе. Не успел даже осмотреться, не то что достать оружие.

— Ну как? — озабоченно поинтересовалась йорни, отбрасывая остывшую деревяшку. — Повторим?

— Не… на…

— Скучный ты. — Йорни надула губы в притворном разочаровании. — Тогда развлеки меня разговором.

Её лицо… Оно было почти человеческим, но в «почти» крылась настоящая жуть. Пародия на человека. Карикатура на гела. Выродки. Всё-таки они выродки, ошибка эволюции. Если раньше у Берта имелись в данном утверждении сомнения, то сейчас они рассеялись — вместе с дымом.

— Чт-то… тх-х-хе…

— Ну и дикция у тебя, — хихикнула йорни, усаживаясь на землю рядом с Бертом. — Ничего, жить захочешь — заговоришь так, чтобы я поняла. Скажи, гельский уродец, как тебя сюда прислали?

Бешено колотящееся сердце замерло и с мерзким уханьем провалилось в какую-то не предусмотренную человеческой анатомией холодную яму.

Она знает?! Как? Откуда?!

На миг паника даже заглушила дикую боль в обожжённом бедре. Но инстинкт самосохранения сработал, Берт сообразил, что для йорни «гельский» — просто ругательство.

— Как всех… — прохрипел он вбитую в подкорку ложь. — Предложили… я согласился… За чудо, как все…

Она нахмурилась, морща лоб. Как ни странно, гримаса ей шла.

— Гельская срань, — сказала она, обращаясь явно не к жертве. — Что, прокол? Нет, надо проверить. — Йорни подозрительно сощурилась. — Очень уж интересные у тебя игрушки, господин Как Все.

Выдернула из костерка ещё одну тлеющую ветку и ткнула в окровавленный живот Берта раньше, чем тот успел закричать. Ничего, потом успел. Он корчился, пытаясь вывернуться, но со связанными за спиной руками и ногами, прикрученными к двум кольям, шансов было мало. Ни одного, если точнее. О, сохрани Берт сейчас способность внятно говорить, он бы сказал всё что знал! И чего не знал — тоже. Но он мог только орать и извиваться, до предела выпучивая глаза. Гусеницы, так корчились в обучающем видео гусеницы, когда человеческие дети тыкали в них лучинкой. Гусеница… Йорни и так гораздо крупнее человека, а сейчас казалась просто огромной. На прихотливо изогнутом роге повисло солнце.

— Расскажи, малыш. — Она убрала ветку и наклонилась к Берту. Посмотрела ласково, с сочувствием. — Всё подряд. Я сама решу, как все или не как все.

Берт вдруг с ослепительной ясностью понял, что его убьют. Скажет он правду или отрепетированную ложь — не будет иметь значения. Его жизнь — такая долгая жизнь гела — сейчас оборвётся окончательно и бесповоротно в самом начале пути. Может, чуть быстрее или чуть медленнее, но вот прямо здесь и сейчас, а в течение часа или дня — уже неважно. Останется голый человеческий труп, а самого Берта больше не будет никогда и нигде. Большая Война пойдёт дальше, не заметив потери маленького солдата.

Ужас перед внезапно распахнувшейся чёрной и ледяной прорвой окончательного небытия перекрыл боль. Сделал её несущественной, даже желанной, ведь боль — признак жизни, у мёртвых ничего не болит.

Йорни ещё что-то говорила, но он оглох и ослеп от ужаса и безысходности.

С ним не может, просто не может всё это происходить! Это… это дурацкие шуточки Габи, да! Гела нельзя убить как распоследнего ифера из боковой ветки Древа. Сон, бред, морок…

Смерть рухнула сверху.

Смерть весила как целая планета и пахла кровью. Секунду Берт слышал собственный крик, а потом провалился в чёрную, ледя…

*

Ледяную. Холодно. Так холодно, что мышцы ног каменеют, а потом их скручивает в раскалённый узел.

Судорога! Это называется судорога. У людей бывает. Он читал. Надо потянуть стопы пальцами на себя или уколоть чем-нибудь острым…

Берт очнулся окончательно. Правый глаз открылся полностью, а левый — на треть.

Над ним плавало синее небо в лёгких облачных кружевах. Телу было так холодно, что Берт не сразу сообразил, что ещё и мокро. Шум. Кровь в ушах? Нет, плеск воды. Но под головой сухо.

Он неловко и неправильно (одни святые ёжики могут навсегда запомнить, что в этой мясной колоде за что отвечает) напряг шею. Разумеется, она выгнулась в сторону, противоположную желаемой, и Берт увидел перевёрнутый лес. Ещё что-то было, но он не понял — что. Куча какая-то на стыке чёрной стены стволов и зелени лужайки. Понять бы, что оно такое… Догадка появилась, казалось, независимо от желания Берта. Невероятная, но единственно возможная. Скальпель Оккама.

— О, — раздалось откуда-то сверху и сбоку. — Не помер, значит.

От удивления Берт перестал задумываться, поэтому голова сразу