будет». Ох он тогда на начальника обозлился, сам не помнил, как вспылил, за грудки хватанул. Его это девчонка, его! Не место ей среди беспризорников, бес знает, что там внутри стен творится. С ним вырастет. А коли он помрёт, ей квартира останется, тёть Рая присмотрит, чтобы своё она получила, никто к лапам добро не прибрал.

— Дядь Серёж, а вы и сегодня на работе задержитесь? — спрашивает Сашка, поправляя лямки рюкзака. Смешного такого — фиолетового с рисунком птичек.

Он хмыкает, глядя на её криво-косо заплетённые косы, которые сам же с час назад соорудил.

— Да, Саня, ночью вернусь, ты уж спать будешь. Двери только запри, хорошо? — посмеивается, наблюдая за сменой эмоций на её лице. Девчонка всегда расстраивается, когда у него появляются «дела». — Доберёшься сама до дома? — идти всего — ничего, двор лишь. Несколько раз она уже возвращалась без его сопровождения. Попервой тёть Раю просил, однако у неё тоже своих дел по горло: дети взрослые у неё живут, внуки. Откуда время на чужих брать?

— Доберусь, не маленькая, — важно заявляет Сашка и тут же хмурится. — Но ты осторожнее, — жалостливо так, тонюсенько тянет она, а у самой глаза на мокром месте.

Серёга аж перепугался, присел рядом, за руки её взял. Маленькие они у неё, хрупкие, совсем как сук на сухой ветви, не доглядишь, раз — и переломятся.

— Ты чего, волчик? Я у тебя сильный, — произносит он, а сам в глаза её штормовые смотрит, ищет причину, но так и не находит ничего, кроме искреннего беспокойства. — Ты что себе там надумала? Вернусь я, правда.

Девчонка хлюпает носом, моргает, взгляда не отводит. Оттого он придаёт себе серьёзный вид, крепче стискивая её пальчики.

— Мама тоже говорила, но не вернулась. Поклянись!

Он едва сдерживается, чтобы не улыбнуться. Это, оказывается, приятно: видеть беспокойство других о себе.

— Клянусь! — проникновенно заверяет Серёга, отпуская детскую ладонь, предлагает взамен мизинчик. Сашка переплетает его со своим.

— Ты пообещал! — восклицает она, а он хмыкает под нос и треплет её по макушке. — Ну! Дядь Серёж, причёску испортишь!

— Ладно, не трогаю, — фыркает он, поднимаясь на ноги. Было бы там, что портить. Видимо, плести косы — не его. — Идём?

***

Серёга сдержал обещание, пусть и не целиком. Помнил о том, что его ждут, получая ножевое, разбивая голову мудаку в переулке, плутая по улицам на пути к больнице.

Истекал кровью и шёл. Потому что дома за него переживал маленький волчик.

Как она без него? Время давно перевалило за полночь. Вряд ли спит. Последние несколько месяцев Сашка всегда дожидалась. Оттого он перестал заседать с мужиками, перестал ходить по бабам в поисках лёгких утех, перестал напрашиваться на работу, если начальник сам её не давал. Да много чего делать перестал. И причина тому одна. Это он понимает особенно ясно, слушая пиликание аппаратуры в палате. Теперь в его жизни нет места незаконному заработку. Ему нужно уйти, иначе в один из таких дней он просто не вернётся. Нарушит клятву, хочет того или нет.

Генка отпустит, он не изверг какой, свои все ребята, спины друг другу доверяют. Поймёт, обязательно поймёт, у него дочка чуть старше Сашки.

Дверь открывается, в помещение входит врач, теть Рая и заплаканная девчонка. Его девчонка.

— Дядь Серёжа! — кричит она, а затем сразу всхлипывает.

Он коротко улыбается, пытаясь сесть, но грудь простреливает, из-за чего Серёга едва сдерживает стон.

— Куда?! — почти рычит доктор, одним взглядом пригвоздив его голову обратно к подушке. — Рано тебе ещё ходить. Лежи спокойно! — и он, взрослый мужик, слушает.

Тёть Рая гладит Сашку по макушке, к нему не пускает, обнимая ребёнка за плечики.

— Да в порядке я, в порядке, — заверяет он, силясь хоть как успокоить мелкую.

— Будешь. Через месяц или два. А пока только покой. Добегался, — в голосе человека в белом халате мелькает осуждение, но ему плевать.

Он глядит только на волчика. Заплаканную с покрасневшими белками, одетую абы во что. И ему абсолютно всё равно на всех, кроме неё. Он не выдержит, если её глаза изменятся, если там появится такое знакомое презрение. Просто не сможет.

Как же он теперь без неё? Никак. Ответ прост, лежал на поверхности.

— Иди сюда, мелочь, — басит он, протягивая ладонь.

— Не положено, — наседает доктор, пресекая попытку к нему приблизиться.

— Слушай, не буду я делать резких движения, хорошо? Дай нам пару минут, — просит Серёга. В кой-то веке просит. Никогда ничего не просил.

Что-то мужик видит в его взгляде, отступает.

— Дядь, ты поправишься? Поправишься ведь, да? — шепчет девчонка, подходя к его постели, усаживается на краешек, страшась его потревожить.

Он берёт её руку в свою, подносит к щеке и закрывает веки.

— Поправлюсь, Сашка, куда ж я от тебя денусь?

Покой растекается по его венам. Не пустота, как раньше, не холод едкий. Ему перестали сниться смерти товарищей на той войне. Их отгоняют меткие локти девчонки с волчьими глазами.

Пожалуй, с её появлением в его квартире он воскрес из мёртвых, ведь ранее напоминал живой труп.

Сашка — его благословение. И он не собирается от него отрекаться.