Морена Морана Дворовой

— О-бал-деть….

Маша удивленно посмотрела под ноги. Там, внизу, валялась смятая алюминиевая кастрюля без крышки. Девочка попыталась определить, откуда мог быть выпушен в нее этот странный снаряд, но не смогла.

Двор был тих и безмятежен. Ушли на работу уставшие родители, спровадившие детей на все лето кто в деревню, кто в лагерь. Разъехались дачники. Городские пенсионеры, испугавшись жары, попрятались по квартирам. И даже кошки предпочитали сидеть в прохладной сырости подвалов, и только их острые шерстяные мордочки выглядывали из продухов. Не скрипели качели, не стучал мяч, не разрывали спокойствие летнего воздуха гудки машин. Все замерло. И в этой тишине отчетливо был слышен каждый звук, крик кружащей над домом птицы и жужжание хлопочущей в мальве пчелы.

Маша подняла глаза и внимательно изучила окна, разыскивая кастрюлеметателя. Но никто не пытался спрятаться за паутинкой тюля, не грозил кулаком с балкона. Таинственный снайпер метнул посудину и скрылся, оставив девочку в полном недоумении. Маша повертела кастрюлю в руках, аккуратно поставила ее на лавочку у подъезда и побежала за угол, туда, где стояла пузатая желтая бочка с квасом.

Эту кастрюлю и обнаружил, возвращаясь с работы, Виктор Петрович Крылов, обладатель густых черных усов, боевого прошлого и двух сыновей дошкольного возраста. Он молча вертел посудину в руках, когда услышал дребезжание старушечьего голоса. Жара немного спала, и соседки-сплетницы выползли на улицу, подышать свежим воздухом.

— Дети твои из окна швырялись сегодня. Отцовского воспитания нет, вот они и балуются, сама видела. Давно бы ремня дал, да с офицерской пряжкой.

— Какие дети, что ты несешь, Семеновна? — без всякого почтения к возрасту рявкнул Петрович. — Жена с детьми к теще уехала уже три дня как.

— Ну, не доехала, значит… — многозначительно сказала бабка, сдувая с лица сиреневый локон. — Дело молодое, дело нехитрое, если муж не справляется…

— Да я тебя… — рванул рубашку на груди Петрович. Но тут же осекся. Что-то маленькое и твердое просвистело над его головой, сделало круг и больно ударило в лоб.

— Ложись! — истошно заорал Петрович и упал на землю, схоронившись за соседским «Жигуленком».

— Что с него взять, контуженный! — съязвила Семеновна, перекрестившись. На щербатом асфальте у нее ног лежала монетка. Бабка подняла ее, и, стараясь не привлекать внимания, сунула в карман халата.

Монета меж тем не желала повиноваться новой хозяйке. Она затрепыхалась в кармане, словно майский жук в спичечном коробке, выплыла наружу, зависла в воздухе и заплясала у старухи перед глазами. Семеновна попыталась поймать монетку, но та ловко увернулась от скрюченных артритом пальцев.

— «Скорую» вызовите! А то у меня уже мушки в глазах! — произнесла женщина, усаживаясь на лавку. Но никто из соседей не шелохнулся. Все они смотрели как бы сквозь Семеновну, вытаращив глаза. Старуха обернулась и увидела, как металлическая конструкция детских качелей на несколько метров поднялась в воздухе, словно кто-то с силой выкорчевал ее из земли, и рухнула на землю, в заросли красно-белых лилий.

— Лилии не трожь! — выкрикнула другая старуха, грозя сложенным зонтиком в пустоту, будто невидимый великан, учинивший беспредел, мог испугаться этого жеста. И в тот же миг, будто в ответ защищающей лилии бабке, сорвались со своих мест тяжелые металлические урны, взмыли ввысь, словно птицы, и вывалили на ее голову свое зловонное содержимое.

— Землетрясение! Спасайся, кто может! — крикнул кто-то в толпе. Из дверей стали выбегать испуганные жильцы с паспортами, чемоданчиками и домашними животными в руках.

— В укрытие! — уверенно кричал Петрович, решив взять на себя командование в такой неоднозначной ситуации и зазывая соседей в тухлые катакомбы подвала. Некоторые жильцы послушно последовали за ним.

Знойная разведенка Зиночка, закутав пышные формы в легкий домашний халатик и разметав мокрые волосы по плечам, выбежала из дома в тапках. В суматохе она не заметила, как металлические ножницы бесшумно подползли к ней по воздуху и перерезали пояс халатика.

— А-а-а-а-а! — заорала Зиночка. Халатик распахнулся, и наружу вырвались спелые дыньки грудей. Ножницы сделали в воздухе круг и подлетели к клумбе, срезав красно-белую лилию. Зажав ее между лезвий, ножницы снова подлетели к девушке и замерли перед ее лицом, как бы вручая ей цветок.

— Спасибо… — пробормотала Зина, взяв лилию.

— Цветы мои не трожь, проститутка! Ишь, выставила прелести! Вот молодежь пошла! — ринулась на нее бабка с зонтиком, защищая растения своего палисадника и общественную нравственность. Сделала она это зря. Вылетевшая из окна второго этажа вилка незаметно подкралась к ней сзади и с размаху ткнула в ее ягодицы.

Бабка пыталась атаковать вилку, вцепившись в неё обеими руками. Вилка перестала дергаться, и старуха с победным видом обернулась к толпе. Но в глазах людей вместо возмущения читался ужас. Над ней, словно огромная кувалда, навис детский грибочек.

— Не-е-ет! — заорала Зиночка. Грибочек, словно бы услышав ее мольбу, остановился в опасной близости от головы пенсионерки, заплясал в воздухе и с грохотом упал на асфальт.

— Спасибо! — ошарашено поблагодарила Зиночка, обращаясь неизвестно к кому. Соседи, увидев, что нечто слушается барышню, испуганно жались к ней поближе. Петрович осторожно выглядывал из подвала, на всякий случай надев злополучную кастрюлю вместо каски. Пенсионеры крестились, дети плакали, собаки лаяли, кто-то уже хотел произнести слово «милиция», но не решился. Вдруг хуже будет?

Всю эту волнительную чехарду вдруг прервала самая дряхлая обитательница двора. Пенсионерка Хвостикова как раз возвращалась из магазина, беззаботно размахивая авоськой. Сквозь сетку сумки проглядывали пузатые бутылки кефира с синими крышечками, пакет молока и батон.

— Что это за очередь, что дают? Кто крайний? — безмятежно спросила пенсионерка.

«Очередь», захлебываясь и путаясь в показаниях, попыталась объяснить ей, в чем дело. Старуха нахмурилась.

— А, теперь понятно. Это ж к нам хозяин пожаловал. Лет семьдесят уже не видела такого. Последний раз видела, когда еще девкой была.

— Кто-кто пожаловал?

Обитатели дома очень заинтересовались словами пожилой женщины.

— Хозяин. Ну, дворовой. И злющий какой… Прямо лютует.

— Это типа домового, только во дворе? А в городских дворах разве живут домовые? — осторожно спросила девочка Маша.

— Живут. Это же умершие наши. В городах не умирают, по-вашему? Дворовой — это дух, привидение другими словами. Тот, кто