свободу
ходить в детский сад, если найдет место
У нас каждый имеет свободу
ходить в школу, которая переполнена
У нас каждый имеет свободу
учиться всему, чтобы ничему не научиться
У нас каждый имеет свободу
найти себе место, чтобы стать наконец безработным
У нас каждый имеет свободу
снять приличную комнату, которая не по карману
У нас каждый имеет свободу
покупать предметы роскоши, которые не по карману
У нас каждый имеет свободу
стать богатым, если имеет деньги
У нас каждый имеет свободу
быть самим себе хозяином, если имя ему Фридрих Флик
У нас 60 миллионов людей имеют свободу
делать то, что им прикажут,
и мечтать о свободе правящих десяти тысяч
Эрих Фрид
(Австрия)
(род. в 1921 г.)
Определение
Собака
которая умирает
и знает
что умирает
как собака
и может сказать
что она знает
что умирает
как собака
есть
человек
Мыльные пузыри
Я схватился
за соломинку
и стал надувать
политиков
генералов
и полицейских
Надутые
они переливались
всеми красками радуги
но лопались тут же
чуть их заденешь
Полицейский
которому я рассказал об этом
не задевая его
задел меня
своей дубинкой
так что я лопнул
Эрих Арендт
(ГДР)
(род. в 1903 г.)
Над островом ночь
Черным ветром наполненный парус: ночь,
запущенная в беззвездном
вращенье земли, одинокий
путь над криком морей, неуслышанным,
унесенным.
Тьмой искушаемые и смертью, тенистые
вершины сердца, вам ли укрыть боязливые всходы мечты,
на мимолетном лице
едва еще зримую
улыбку? Невидимы все
податели тишины —
человеком любимые вещи.
Остров, осада осенних
облаков! Повисли
белые плети теней.
Кузнечиком
скачет месяц.
Но там
в гонимом песке пустоты, где тщетно
трубным зыком судов искомый,
тускло тлеет
глаз маяка, там
ты чувствуешь хватку леса,
сжавшую старую тишь деревьев,
шумевших в детстве твоем… Зверье
в травах ночных.
И если журавль
прокурлычет в пространстве,
заброшенный остров ища,
веки спящих
не тронет крик.
Сумерки
под его крылом в камышах
затишья шевелят
ломкими пальцами.
Остров, плоть,
слепо схваченная
черной мышцей
моря! Набегает,
набегает оно, гонимое,
влекомое полым взглядом
вселенной. В глубокой
открытой ране
бухты: моллюски, ткущие
воду, красные нити крови — на дне
утопленник.
Но нерушим
сон рыбака. Вне времен
пребывает его лицо,
не задето
разъеданьем прилива… Морская даль
под сводом его века, и море
разымает жесткие створки
раковины рассвета
в одном из его снов.
Еще в стесненье теней
отголоски ночи, но вот
в светающих сферах
земли врезается мгла
серебром плавников,
огненные невода
заведены в море.
Жатва
Сжато
рыжее лето,
под гнетом солнца
лежит его торс.
Осиянно и
омрачено морем:
под облаками на смуглых
склонах холма жницы
вяжут снопы, скирдуют
строптивые полчища,
набивается небо
летучей мякиной
звезд.
Сон, тяжелый
как твердь,
опускает веко на остров.
Жернова
дней и ночей: по кромке
побережья звучит
каменистая песня.
Желтый прибой зерна
без конца.
Наполнены зрелостью лета
набухшие, как вымена,
выпуклые мешки
населяют амбары.
Светом
вздыхает земля!
Улыбка
будет стоять недели,
мерцая в безветренном небе, дракон
золотой.
Уве Бергер
(ГДР)
(род. в 1928 г.)
Март
Уходит снег.
Приходит пора,
которую ждешь,
восходящую,
как сок по стволу,
как птичья песнь, как человек,
всегда поддержать готовый
любым своим ремеслом.
Много путей
мы прошли.
И вели нас
эти слова:
только тот живет, кто живет
не только ради себя.
«Разбужены зеленой думой…»
Разбужены зеленой думой,
перед морозом запоздалым
одна к другой теснятся тонкие березы.
Чем бы одна была? Лишь белый штрих,
забытый в синеве небес.
Они все вместе — непреходящее.
Их не поглотит даже яркий факел,
который мы таим в своей руке.
Что был бы я, что ты, когда бы
мы не теснились так друг к другу
и не цвели, как эти белые березы?
Хайнц Калау
(ГДР)
(род. в 1931 г.)
Слишком много крика
Снова и снова