Даниэль Клугер, Александр Рыбалка Тысяча лет в долг

Зеэву Бар-Селле, без которого этот роман, скорее всего, никогда не был бы написан

ПРОЛОГ

Занятия в иерусалимской ешиве^[1] «Шомрей-Шамаим» — «Стражи Небес» — подошли к концу. Ешиботники расходились по домам.

Последним покинул помещение Шимон Коэн — вернее, Семен Коган, уроженец Одессы, приехавший в Израиль пять лет назад. Он хотел задать несколько вопросов учителю — раввину Исраэлю Зельцеру. Но так и не решился — то ли потому что еще не сформулировал их про себя, то ли по причине некоторой робости, которую испытывал в присутствии рабби Исраэля. Раввин выжидательно смотрел на него, но Семен пробормотал слова прощания и вышел на улицу.

Послеобеденное солнце хорошо разогрело плиты, которыми уложена была улица, — настолько хорошо, что жар их чувствовался сквозь подошвы сандалий. Он неторопливо побрел по направлению к дому, щурясь от яркого света.

Дома обволакивало плотное облако зноя, в котором переплетались обычные для Старого города звуки — назойливые приглашения торговцев, на всех языках пытавшихся всучить бесконечным потокам иностранцев пестрый и зачастую никому не нужный товар, обрывки музыки, исполнявшейся уличными музыкантами, веселые крики детишек — самых счастливых и беспечных обитателей этого удивительного места.

Семен начал свою учебу в «Шомрей-Шамаим» около полугола назад — через два года после демобилизации и после почти годичных занятий в Бней-Браке у раввина Смилянского, в «русской» ешиве. Он стал учеником раввина Зельцера потому, что мечтал изучать Каббалу, то самое мистическое учение евреев, о котором рассказывают небылицы во всем мире и которое в действительности является глубинной составляющей еврейской религии. А ешива «Шомрей-Шамаим» занималась именно Каббалой, причем куда серьезнее, чем другие. В ешиве Смилянского делали упор на другое — галахические^[2] постановления, законы кашрута^[3], правила шхиты^[4]. Каббале уделялось совсем не много места. К тому же взгляды самого Смилянского были ближе к «литвацким»^[5], он считал, что к изучению Каббалы следует приступать в возрасте более солидном, нежели возраст всех или почти всех его учеников. Так что, в конце концов разочаровавшись в учебе в Бней-Браке, Семен переехал в Иерусалим и пришел учиться в «Шомрей-Шамаим». И сразу же понял, что немаловажной причиной его решения было не только стремление познать тайный смысл учения, но и то, что выбранная им ешива находилась в Иерусалиме, в Старом городе. Он полюбил Старый город сразу же — и куда больше, чем все прочие израильские красоты, вместе взятые. Его неповторимость, некоторая сказочность и сегодня действовав так же, как в первый день. Недаром многочисленные туристы воспринимают это место как музей под открытым небом и страшно удивляются тому, что это еще и город, что здесь живут люди, занимающиеся не только обслуживанием иностранных гостей и даже не только служением Всевышнему, но еще и повседневными человеческими делами.

Семен неторопливо шел по узкой улице, то и дело останавливаясь, чтобы пропустить шумные туристические группы (он и сам одно время подрабатывал гидом: стипендии ешиботника мало на что могло хватить) и лениво раздумывал одновременно над вещами, чрезвычайно удаленными друг от друга: о «Книге Залов», изучаемой в ешиве, и о том, где бы пообедать. «Книга Залов», трактат, написанный рабби Акивой бен-Йосефом, повествовал о столь сложном процессе, как «погружение в Меркаву» — странствие души по высшим мирам, именуемым «Чертогами (или залами) Меркавы». Собственно, и вопросы, которые Семен хотел задать, но так и не задал рабби Исраэлю, связаны были именно с этим — как подготовить тело и душу к такому странствию?

Впрочем, как уже было сказано, мысли Семена были заняты и более прозаической проблемой: где бы пообедать. Все хорошо в Старом городе Иерусалима, одно плохо — совершенно негде нормально и недорого перекусить. Кафе рассчитаны в основном на богатых туристов. Так что Семену в промежутках между занятиями приходилось жевать приготовленные дома бутерброды, запивая их кока-колой — для этого он обычно устраивался во дворике Крестоносцев (слева от лестницы Иегуды Хасида, если спускаться к Стене Плача).

Незаметно для себя Семен оказался рядом с синагогой Рамбана.

Он собрался было зайти, но почему-то передумал и рассеянно побрел дальше, по Кардо — восстановленной римской улице, по обе стороны которой тянутся магазинчики с сувенирами, различными религиозными товарами — да такими забавными, что и в музей ходить не надо.

А в конце Кардо — туда тоже любил заходить Семен (впрочем, куда в Старом городе он не любил заходить?) — находится раскопанный дом периода Первого Храма — древность, казалось бы, немыслимая. Во время раскопок археологи случайно пробили дно водосборной ямы и увидели еще большую древность. Оказалось, что дом покоится на остатках сооружения доеврейских времен, когда Иерусалимом еще владело племя иевусеев, когда этот город был основан Шемом, сыном Ноя, — это его Библия называет «Малкицедек, Царь Праведный, служитель Бога Всевышнего».

Двигаясь разморенно и лениво, рассеянно скользя взглядом по привычным камням, Семен оказался — и вновь неожиданно для себя — как раз напротив Музея Иерусалимского Храма, находящегося в Старом городе (в том Иерусалиме, который целиком расположен внутри старинных городских стен). Тут уютно расположился книжный магазинчик, частенько посещаемый Семеном. Здесь можно было найти издания, которых ни за какие деньги не сыскать в другом месте. Да и то сказать: тираж книг по Каббале, не предназначенных для глаз профанов, редко превышает сто экземпляров.

Сегодня он зашел в магазин скорее по привычке: находящиеся в его кармане финансы занимались своим привычным делом — исполнением романсов. Правда, хозяин магазина хорошо знал Семена и частенько давал книги в долг — под запись (таким доверием пользовались у него немногие).

Народу внутри было не густо. Семен скользнул взглядом по золотому тиснению книг, стоявших на полках. Он еще не решил, что именно будет искать и зачем, и поэтому взял с прилавка первую попавшуюся книгу и принялся рассеянно ее листать. Хаим, хозяин магазинчика, приветливо ему кивнул, продолжая неторопливый разговор с другим завсегдатаем. Кроме них в углу, рядом с треугольным столиком на низких ножках, сидел в старом кресле еще один покупатель — в темно-синей вязаной ермолке, — углубившийся в чтение. Его сосредоточенное лицо с крупными — даже несколько