- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (110) »
унываю. Чем дальше я ухожу от грозящей опасности, тем все больше и больше просыпается во мне жажда жизни, и я готов переносить какие угодно лишения.
Лежу и размышляю о том, как иногда человек может зависеть от разных случайностей. Не зайди я в трактир или даже не сядь за тем столиком, – что было бы со мною дальше? А теперь я наполовину спасен.
Потом вспоминаю о своем логовище, и мне становится смешно…
«Ах, ты, разрушитель старых устоев и творец новой жизни! Куда, однако, тебя занесло!..»
Открывается плита. В дыру влезает человеческая фигура. Раздается голос Трофимова:
– Это твой компаньон, Митрич. Не разговаривайте, а то услышат.
– Хорошо, – отвечает за меня мой попутчик тонким, совсем юношеским голосом.
Молчим. Друг друга не видим.
Спустя минут десять снова открывается плита. На этот раз в отверстие просовывается только рука, держащая какой-то узел. Опять слышен голос Трофимова:
– Держи, Митрич. Это тебе и Ваську говядина, хлеб и вода в жестянке. Пока до свидания. Завтра увидимся. Мы навалим на вас тонны три угля – безопаснее будет. Ну, с богом!
– Спасибо, дружище, – успел вымолвить я, и плита захлопнулась.
Все, что принес нам кочегар, я осторожно ставлю в сторону, боясь, чтобы не опрокинуть воду.
Захотелось покурить, а кстати и осмотреть при свете наше жилище и товарища по бегству, но я, как на грех, забыл спички у кочегара. И у Васька нет спичек, да он и не курит. Мысленно ругаю себя за свою оплошность.
Чтобы скоротать время, решаю соснуть. Ложусь на спину, заложив под голову руки. Ноги кладу в воду: иначе нельзя устроиться.
Над нами проходят люди, стуча каблуками о настилку. Слышен говор кочегаров. Мысли становятся смутными, расплывчатыми, и я крепко засыпаю…
III
Просыпаюсь. Кругом непроглядная тьма. Над головой что-то грохочет, как будто жесткие комья глины падают на гробовую крышку. Забыв, где нахожусь, я вообразил себя в могиле, заживо погребенным. По телу пробегает холод ужаса. Пытаюсь вскочить, но чуть не до потери сознания ударяюсь головой о железо. Я бросаюсь в сторону, снова получаю удар и падаю на товарища. – Дмитрич! Что с вами? – называя по имени, говорит он испуганным голосом. Сразу вспоминаю, зачем я попал сюда. Становится понятным и грохот: это кочегары насыпают на настилку уголь. Придя в себя, я мало-помалу успокаиваюсь. Скоро все стихло. – Вы так напугали меня: нас могли бы услышать, – тихо шепчет Васек. – Простите, – так же тихо отвечаю я, стараясь устроиться поудобнее. Что-то теплое и липкое струится мне за ворот рубахи. Ощупываю голову. На ней рана, на лбу тоже ссадина и шишка. Только после этого начинаю чувствовать боль от ушибов. Платье на мне мокрое. Воды заметно прибавилось. Хочу пить – нахожу жестянку, но она опрокинута. Делать нечего, надо терпеть. – Вы куда едете? – слышится шепот Васька. – В Лондон. А вы? – Я тоже. Немного погодя снова задает мне вопрос: – Разве большие дела за вами, что бежите в такую даль? Я не отвечаю. Мне вдруг приходит в голову, что это шпион. Между тем Васек не перестает расспрашивать. – Молчите! – с негодованием шепчу я. Замолк… Но в то же время я начинаю беспокоиться: почему он расспрашивает меня о таких вещах, когда нам сказано не разговаривать? Да, тут что-то не так. И чем больше думаю, тем более увеличивается моя подозрительность. Я уже не сомневаюсь, что со мной сидит предатель. «Задушу!» – решаю я про себя. Судя по голосу, он должен быть не из сильных. С таким справиться мне ничего не стоит. Передвигаюсь на то место, против которого должна, по моему расчету, открываться плита. Руки мои дрожат. Пальцы судорожно корчатся. Пусть только вздумает приблизиться к выходу! Схвачу за горло и сдавлю так, что не успеет пикнуть! А там пусть что будет… Но он лежит неслышно, как будто нет его. Тихо. Сверху доносятся едва уловимые звуки колокола. Это бьют склянки. По семи ударам заключаю – либо 3½, либо 7½ часов утра. Над самой головой слышен разговор: – Где это ты, Ершов, вчера прогулял так долго? – Да известно где. Затворниц навестил, – отвечает он охотно гнусавым голосом. – Запеканку пил. А мамзель-то какая! Чернявая! Так и обожгла!.. Да и то надо сказать: ведь в рублевый затесался… Смакуя каждое слово, он подробно рассказывает о своих похождениях. Кто-то закатисто хохочет. Но Трофимов с ненавистью обрушивается на Ершова: – Совесть твоя стала чернявая, как угольная яма! – Да за что же ты, Павел Артемыч, так на меня? – лебезит он перед Трофимовым. – Сам ты рассуди: вреда я никому не делаю. А ежели какое удовольствие имею, так на это я трачу из своего собственного кармана. Видит бог – не вру… – Знаю я тебя. Бога-то хоть не упоминай. За полтинник в любое время его продашь… Кочегары продолжают разговаривать, но мысли мои снова возвращаются к соседу. Откуда он узнал, кто я такой? Неужели кто из кочегаров предал меня? Ничего не могу понять. Чувствую лишь одно: что я задыхаюсь от злобы и что лицо мое наливается кровью. Сердце стучит беспорядочно. Каждый мускул мой напрягается. Полный решимости, я жду только случая, чтобы наброситься на своего врага. «А что, если он сильнее меня? – мелькнуло вдруг у меня в голове. – Ведь я уже не такой, как прежде: изломался, ослабел». Уверенность в победе исчезает, но тут я вспоминаю, что в кармане у меня большой складной нож. Вынимаю его, раскладываю и держу в правой руке. Нет и тени страха. О последствии не думаю. Мозг мой работает исключительно над тем, как лучше нанести удар. «Ну, подойди теперь ко мне, гнусная тварь, подойди! – мысленно злорадствую я. – Как всажу нож в твое подлое мясо! Только кровь брызнет… Больше уж никого не поймаешь…» Безмолвствует. Опять бьют склянки, и звонкий голос выкрикивает: – Бросай, ребята, идем завтракать! Ясно, что восемь часов утра. Скоро должны отвалить от берега. Но что же мой предатель? Я занимаю выжидательную позицию. Начинают разводить пары. Котлы зашипели и запыхтели. Послышался однообразный гул машины. Пароход вздрогнул, качнулся раз-два, и мы тронулись в путь. Слава богу, Васек не предатель. Ведь ему нет никакого смысла ждать дольше. Я облегченно вздыхаю. И тут же спохватываюсь… Ах, безумный я, безумный! Как я мог раздуть свои дурацкие предположения! Ведь я мог бы совершить самое безрассудное преступление. Стоило Ваську немного приблизиться ко мне или даже пошевелиться – и все было бы кончено… Меня бросает в жар. Стыд и угрызения совести разрывают сердце. Нет, я положительно ненормален. С досады бросаю нож в сторону. До обеда время проходит незаметно. Но затем наступают часы скучные, полные томительного ожидания. На новое место нас не- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (110) »