на волю! Еле успела соскочить — липкое полотно тут же свернулось, унося внутрь богомола. Попав на землю, я рванула вниз по склону со всех лап, хвостов, ушей и всего прочего, что нашлось в моем арсенале. Отбежав подальше, спряталась за кочку и оглянулась.
Все смотрели вверх. Жаба, едва различимая, поднималась к небу. На фоне огромной круглой луны был хорошо заметен не изменивший позы богомол, который занял мое место. Думаю, он был счастлив.
Большой компанией, совершенно не боясь дружелюбных собак, мы спускались по тропе к деревне, где зажглись окна и два фонаря — в начале и в конце единственной улочки. Полосатая шла впереди бок о бок с крупным псом. Я спросила полболонки, почему такая хилая кошка пользуется у своры собак таким уважением.
— Она тут самая старая. У нас уважают возраст и мудрость. А у вас?
— Нет, у нас уважают силу, — грустно призналась я.
Нас проводили до отеля. Мася с тоской глядел на полосатую. Ему было очень важно получить одобрение престарелой королевы. Однако я не ревновала. «Вернулась!» — пело во мне.
Маша
— Вернулись наконец! — строго сказал Витя, глядя на нашу восьминогую пропажу из окна второго этажа, и мы ринулись вниз.
Кошачьи были грязные с ушей до хвостов, как мальчишки после футбола в дождливый день.
— Мыться! — повелел он.
И принялся за Ёшку. Она сражалась за жизнь, но Сильный муж все же местами умудрился ее намочить под краном. Мася печально покорился мне, почти не сопротивляясь, только жаловался.
— Ты хочешь снова стать красивым? — спросила я, глядя ему в глаза, и он замолчал. Да, он хотел быть красивым и на это всегда покупался.
Послесловие
Виктор Спустя пару дней мы вернулись в Москву. Я с ужасом ждал, что нас встретит разгромленная квартира, полная обезумевших пациентов звериной психушки, а оказалось, ангел Юля уже перевезла зверинец, и все обошлось. Квартира, конечно, несколько пострадала, особенно обои в районе дверей — их когтили нещадно. Что ж, мы отдали стены Хвосту — пусть рисует. А рисовал он, надо сказать, вещи удивительные для человека, который не был в Китае: древние иероглифы и картины в китайском стиле, горы и бамбук. Ну, по крайней мере, похоже на бамбук и горы. Может, ему кошка транслирует сюжеты? Она после возвращения от него не отходит. Они втроем — Маша, Мишка и коха — как одно целое, прямо слиплись, и всюду вместе ходят: в кухню, в комнату, в туалет, гулять. Ничего, сейчас допишу роман, и мы к ним присоединимся, правда, Мася? Ёшка Миха сидит на полу и мусолит яблоко, держа его двумя руками и подпирая коленкой. Яблоко с пол-Михи. Я подхожу, сажусь перед ним. — Брось. Он с недоумением глядит на яблоко и разжимает руки. Яблоко катится. — Ты хочешь рисовать. Ползет к стене, смотрит на нее, на меня, на нее, на меня. Я показываю. Он рисует. — Го, — говорит он Маше. Не отворачиваясь от экрана компьютера, стараясь изо всех сил сохранить еще на минутку свой мир, она обволакивает его специальным голосом, откупается от приставаний словами: — Горы, правильно. Я показываю. Он рисует. — Нула, — докладывает. — Луна, Хвостик, луна, — не глядя на него, листает Маша свои фотографии. Показываю. Рисует. — Бомол. — Миха нарисовал последнюю ногу-палку. — Что? — Наконец бросила взгляд на стену, потом как завопит: — Витя! Он опять! Оба с открытыми ртами разглядывают Михины каляки. А что. Вполне похоже, правда, Мася? Мася То, что коха транслирует Мишке, я тоже вижу. Потом засыпаю глубже. Плывут к небу золотистые нити иероглифов, покачиваются драконы, шевелят усами. Медленно — так медленно, что я успеваю испугаться и успокоиться, — поворачивает голову каменный господин Че, поднимает бровь. Смотрит на меня из далекого далека его круглый оранжевый глаз с вертикальным зрачком, и меня втягивает в этот зрачок — в пещеру с зеркальными стенами. Я танцую, я хороший, я плохой, я шалю, я красивый, я ворую, я боюсь, я охочусь, я хвастаюсь, я защищаю, я замираю от счастья, я весь, я целиком, я такой.