как определить количество этой черепашки на каждом квадратном метре и как ее уничтожают с воздуха; несколько плакатов наглядно растолковывали, как переходить улицу в большом городе, чтобы не стать жертвой уличного движения.

— Да-а… — только и смог выговорить Спирин.

— Что, Петр Кузьмич, новому человеку свою галерею показываете? — бойко сказала одна из доярок, озорно поглядывая на Спирина. — Эту выставку у нас так и прозвали — Кузьмичовская галерея. Смеху было…

— Это вы можете, — первый раз за весь день нахмурился Петр Кузьмич. — Серьезные научные вещи перед вами демонстрируют, а вам все хахачки до хохочки! Так некультурными и остались… Вот скажи, сколько утка может прожить? Или гусь? Не знаешь? То-то!

— Ну как — помогают плакаты? — обратился Спирин к девушкам.

— Кое-кому помогают, — охотно отозвалась самая молодая. — Зиночке нашей помогают. Ей чуть что, она ручки сложит и на плакат: «Я две тысячи килограммов молока при любой погоде от коровы надою». А мы за четыре тысячи боремся. Плакат лет пять, наверное, в кладовке пролежал.

— А черепашка, — добавила другая доярка, — уже лет семь как вся без остатка вывелась… Мы хотели было плакаты поободрать, да раздумали — все ж зимой теплее будет. Еще представителя из района пригласили, чтоб галерею показать, и из области. Вы, случайно, не из области?

— Вы еще книжки посмотрите, — посоветовала первая доярка.

— Чего их точки зрения слушать? — вступился Петр Кузьмич. — Тоже мне — ценители… Ваше дело — коров доить. Корова и останется корова, — хоть ей сто книжек прочти. Существо млекопитающееся, бессловесное и жвачное… Все одно…

Спирин тем временем просматривал книги, сваленные где и как попало. Каких только книг здесь не было: и «Основы рациональной патологии животных», и «Типовой проект пункта искусственного осеменения коров и кобыл», и фундаментальный труд «Флора и фауна Японии», и руководство для массовиков-затейников…

— Чтобы, значит, их развитие не шло в одну сторону, делаю всесторонний подбор, — тихо сказал Петр Кузьмич Спирину. — Любая книжка, ежели вникнуть с исторической точки зрения и без лакировки действительности, — нужная. Вот, к примеру, «Флора и фауна Японии…»

Петр Кузьмич неуклюже взял в руки толстую книжку и, поплевав на пальцы, начал перелистывать страницы:

— Иди, иди сюда, насмешница! — подозвал он бойкую доярку. — Иди, не укушу! Хе-хе!.. Ну-ка скажи, кто такой феникс? Не знаешь? То-то. А он, вот он, гляди: петух! Сам с воробья, а хвост — три метра. Или вот сальное дерево. Сало из плодов вытапливается… Интересно и поучительно. Молчите? То-то!..

— Книга — это тебе не керосин, — говорил Петр Кузьмич Спирину на обратном пути. — Книгой с умом надо торговать…

Все было ясно.

НОВЫЙ СОТРУДНИК

— Знакомьтесь, это товарищ Груздев! — так обратился заведующий методкабинетом управления культуры к своим подчиненным. — Рекомендуют его к нам инструктором. С испытательным сроком, конечно! Прошу, Георгий Георгиевич, и вас, Евгения Павловна, и вас, Полина Александровна, отнестись со всем вниманием: относительно его способностей, как будет…

Тут заведующий взглянул на часы, схватился за голову: — О-ох! Опаздываю! — и рысью выбежал в коридор, на бегу отыскивая в портфеле какую-то бумажку.

По своей должности заведующий был обременен столь многочисленными общественными нагрузками, что сотрудники отдела видели его редко и, главным образом, вне стен учреждения: например, когда он сидел в президиуме на конференции художников, или шествовал во главе санитарной комиссии, или выступал перед учителями, или приветствовал съехавшихся пионеров. Впрочем, методкабинет работал нормально: полностью расходовалось количество марок, положенное для ответов на письма и рассылки инструкций, командировочные средства аккуратно исчерпывались к концу каждого месяца, а оплата за междугородные переговоры иногда и превышала смету.

С виду новый сотрудник понравился всему штату отдела: и самому Георгию Георгиевичу, из-за больной печени вынужденному держаться со всеми с наивысшей едкостью и желчностью; и Евгении Павловне, даме чрезмерно полной и мечтательной; и престарелой бухгалтерше Полине Александровне; и даже уборщице тете Дусе, с любопытством просунувшей голову в дверь.

Он был симпатичный, румяный, чисто выбритый, с аккуратной складочкой на брюках.

— Откуда вы к нам? — буркнул Георгий Георгиевич, одной рукой перебрасывая костяшки счетов, а другой вписывая что-то в громадную ведомость.

— Меня выдвинули… из пожарной охраны, — скромно ответил Груздев.

— Ну-ну!.. Садитесь вон за тот стол. — Окутавшись облаком вонючего сигаретного дыма, он снова уткнулся в ведомость.

Евгения Павловна обратила к новому сотруднику лицо, искаженное мукой:

— А вы курите, товарищ Груздев?

— Нет, не курю.

— Как это приятно! — громко сказала Евгения Павловна. — Вы не представляете, сколько страдания доставляет эта пагубная привычка окружающим! Они вынуждены часами дышать отравленным воздухом! Не говоря уж о том, что вообще считается неприличным курить в присутствии дам! Это говорит о какой-то некультурности, о какой-то невоспитанности… о каком-то отсутствии уважения к женщине!

Груздев вежливо покачал головой, а Георгий Георгиевич, молча раздавив в пепельнице окурок сигареты, тотчас закурил другую.

— Я представляю, каково бедным женам, у которых курящий муж! Вы, наверное, женаты, товарищ Груздев?

— Нет, еще не женат…

— Почему же?

— Да так, Евгения Павловна, — покраснел Груздев. — Никак не могу решиться… Я, Евгения Павловна, хотел, чтобы вы посоветовали, как женщина, стоит мне жениться или нет?

Женщинам, и Евгении Павловне и Полине Александровне, проблема женитьб и разводов представлялась наиболее волнующей из всех человеческих проблем. Поэтому Груздев сразу же получил массу полезнейших советов.

Евгения Павловна считала, что жениться абсолютно необходимо, и при условии нежного, чуткого и предупредительного отношения к жене Груздев сможет создать вполне счастливый семейный очаг, а Полина Александровна, в общем соглашаясь с Евгенией Павловной, придерживалась мнения, что при нынешнем легкомыслии молодежи трудно найти хорошую, порядочную девушку, какие были во времена ее молодости. Груздев с обеими охотно согласился. В самый разгар прений Георгий Георгиевич грубо сказал:

— То-варищ Груздев, давайте-ка вопрос о вашей женитьбе пока отложим и займемся делом. Вот тут письмо из Снегиревки. Просят