сладких.

Услышал это внучок и обрадовался, но виду не подал — застеснялся и затаился на скамейке. Собрались дед и баба в дорогу. Толкнули дверь, что аж пыль с неё полетела — уж так давно не выходил из избы никто. Плюхнулись и долго пыхтели на полу. Запереживал внучок, но старики встали улыбнувшись, отряхнулись и говорят внучку:

— Родной наш, мы идём на ярмарку, купим тебе подарков. — внучок не смог сдержать улыбки — Но пока нас не будет — не балуйся и веди себя хорошо. И главное, никаких незнакомцев в избу не пускай. Только как мы придем — то помоги нам дверь открыть. Уж сильно утомимся мы с дороги, не справимся сами. Мы тебе в окошко постучим и окликнем тебя. Глянешь в окошко — нас увидишь — вот только тогда дверь и отпирай.

внучок внял наставлению своих стариков и весело кивнул. Ступили дедушка с бабушкой за порог, с трудом дверь затворили. А как плюхнулись — то и покатились по лужайке вниз. внучок перепугался, но залился звонким смехом когда встали старики: тепло замахали ему рукой и послали два воздушных поцелуя, добрых и заботливых. Сел внучок на скамейку. Глядит в окно, да стариков своих ждёт. Скучать начал чуть ли ни с первых минут, уж сильно он их любил своей наивной детской любовью. Повис вечер над избой, лёг внучок на скамью и засыпать начал. Трепетать стало сердечко малыша, уж слишком долго бабуля с дедулей нет. Понадувал пузырей слюнных да и уснул. Проснулся от солнышка яркого, из окошка светящего. Протёр глазки и сразу в окошко глядит — не вернулись ли. Нет, не вернулись… Задышал внучок тревожно, страх сердце сдавил.

— Нет и нет их. Потерялись, может? А может, злые люди обидели? Что же случилось с бабушкой и дедушкой? Где же они? — всхлипывая бубнил под нос малыш.

Время шло, а на поляне только травка ветром колыхалась. Малыш плакал, выл и не выдержав начал кричать в пустоту:

— Бабушка! Дедушка! Бабушка! Дедушка! БАБУШКА!!! ДЕДУШКА!!! — вопль внучка всё громче и громче сотрясал тишину избушки.

От крика, голову внучка всё больше давила звериная когтистая лапа отчаяния. Лишь хрип из горлышка выходил. Неспокойно было, ой, неспокойно! внучок упал со скамейки на пол и затрясся — до того страх пробрал. Он прощался со своими любимыми бабушкой и дедушкой. А как не хотелось! Как желал вернуть их в избу: чтобы снова старики радовались вместе с ним, снова пели песни про солнышко, небо, да про улыбки… Их добрейшие старческие улыбки кололи душу малютки острыми стрелами потери.

— Я вас никогда не забуду-у, бабушка-а моя и дедушка-а мо-ой лю-юбимы-ы-ый — провыл внучок прижимая сжатые кулачки к груди.

Пустота избы мрачно намекала, что никакой он уже не внучок. Потеряли его, и он потерялся в собственной же избушке.

— Сирота-потеряшка и никому не нужняшка. Не нужон никому. Выходи топись в пруду. Твой дедуля и бабуля почивают на колу — откуда-то послышались ехидные частушки домовых и мышек-норушек, спрятавшихся в избе.

Малыш вскочил и замахал руками. То ли от злости, то ли от страха. Но резко перестал махать — услышал со двора как кто-то насвистывал мелодию.

— Внучок я, внучок!!! — захлопал в ладошки малыш и вскочил сразу на скамейку.

В окошко выглянул и смотрит, где же бабушка с дедушкой родные, любимые, ненаглядные. Аль не несут ли одежки, или петушков на палочке сладких? Глядит — нет стариков, но шагает Пан молодой в жупане. Весь нарядный и черевики красные на ногах.

Удивился внучок, никогда сроду не видел он никого, кроме бабушки с дедушкой. Красивый был молодец: усы чёрные, вверх подкрученные. А на голове кушма красуется. Бросил Пан взгляд на избушку, рассмотрел внимательно, да и пойди к ней. Не на шутку испугался внучок, вспомнил слова бабушки: никому не отпирать! А придут коль — то сперва в окошко постучат и окликнут.

Идёт Пан — не останавливается, шароварами своими машет. Спрятался внучок под окошком и выглядывает с краешку. Совсем близко подошёл Пан, уши навострил, да как начнёт стучать-колотить, а малыша в окошке будто и не видит вовсе. Отскочил от окошка внучок, спрятался под скамейку, съежился калачиком — ни жив не мёртв.

Прицокал бес к двери избушкиной. Да как начнёт стучать-колотить, а малыша в окошке будто и не видит вовсе. Отскочил от окошка внучок, спрятался под скамейку, съежился калачиком — ни жив не мёртв.

— Ни на сажень не сдвинуть двери нашей! Дедуля с бабулей в четыре руки — и то еле открывали! Даже помощи моей просили, как с ярмарки вернутся. — подумал внучек, пытаясь успокоить свой страх.

Услышал вдруг внучок три стука в окошко. И услышал он заветные голоса своих стариков. Звали они его на подмогу — отпереть дверь-хранительницу. Возрадовался внучок — прогнали они черта поганого! Вскочил из под лавки, а никаких стариков там и в помине не было. Чёрт глаза в окно таращит и к стеклу язык своим длиннющий прижал. Потряхивает серьгами золотыми. Смотрит на внучка, подмигивает и говорит через окно:

— Здоров, царевич! — втянул раздвоенный язык в зубастую пасть.

— Какой же я царевич? — тихо и растерянно проблеял внучок.

— Царевич-царевич! Малой нашего Царя, в темнице заточили которого. — проблеял черт голосом ни то человеческим, ни то твари дикой — Испустил твой батька дух жизни своей. Всё его войско, раскиданное по миру широкому, услыхало рёв его, как коней двинул. Пора на трон, принц в шортиках! Хе-хе. — из пасти черта капнул сгусток белой пены.

Поморгал внучок, вспомнил дедов рассказ. Про отца своего в темнице заточённого, про славу сеятеля горя, страданий и криков мучительных. Испугало его наследство трона, не хотел он такой власти. Нежный женский голос, внезапно пролившийся из угла избушки, отвлек внучка от морды бесовской, страх наводящей.

— В беду ты попал, сынок! Родной мой, ненаглядный! Взгляни же сюда, выше — тихо доносился голос откуда-то сверху.

Взглянул внучок и понял, что от иконы доносится голос. Никогда он не осматривал её — уж сильно высоко висела икона на верёвочке своей. Увидел он что с иконы матушка-корова в одеяниях золотых смотрит на него. Смотрит, и всегда смотрела. Да виду давеча не давала. Голова её покрыта и света ореол источает.

— Привязана я тут на верёвочку. — полилось нараспев из иконы — спусти меня, сынок мой, помощью тебе сослужу — подарил надежду малышу материнский глас.

— Как же я тебя спущу, коль висишь ты так высоко? Коротки ручки мои и ножки. Не достанусь я ни до тебя, ни до верёвочки.

— Подвязана верёвочка через кровлю — в стенку. Из стенки, через избушкину подлогу, проведена прямиком в сундук — подсказала мать-пятнистая бурёна — там верёвочку распутаешь, да меня спустишь.

— А сундук как же мне отворить? Дедуля с бабулей открывали его, но тайну