Ксендзюк,

2003 г.

Введение

Человек живет в мире слов. Сначала он их придумывает, потом — искажает или даже забывает их первоначальный смысл. Но во всех случаях слова становятся заклинаниями и обретают гипнотическую силу. И в центре этого мира слов, мира описания всегда пребывает сам Человек на невидимом пьедестале собственного сознания — центр и точка отсчета. А потому определить, назвать самого себя — что может быть более важным для нас в обустроенном для нашего удобства мире!

Антропологи на протяжении веков называли и продолжают называть человека. Этим они продолжают традицию античных философов и по сути ничем от них не отличаются — только амбиции стали скромнее, а формулировки приобрели локальность и сосредоточились на функции вместо сущности. Раскапывая древние кости, эволюционисты непременно сочиняли термины, что поначалу даже привело к возникновению сомнительной, но воодушевляющей последовательности — "человек умелый", "человек прямоходящий", "человек разумный"...

Ното sapiens, впрочем, оказался субъектом столь разнообразной деятельности, что вызвал к жизни подлинное терминологическое изобилие. Ното fаber (ремесленник), сrеаtоr (творец) и даже ludens (играющий), не говоря уж об иных определениях, глубокомысленных, но мало запоминающихся. На протяжении многих веков мы занимаемся не столько самоосознанием, сколько самоописанием. При этом всякий пристальный взгляд обнаруживает, что все эти дефиниции так или иначе избегают сути.

Мы всегда склонны рассматривать и описывать лишь одну, внешнюю сторону себя. Даже разум, о котором привычно говорят философы и психологи, — лишь некоторая совокупность поверхностных процессов, тех процессов, что находят свое выражение в коммуникации или деятельности. Это внешний порядок нашего социального и биологического бытия. Разум существует благодаря речи, письменности и чем дальше, тем больше обусловлен собственными продуктами (иначе говоря, "культурой").

Человек как бы пребывает на вершине построенной им пирамиды. Эта вершина настолько удалилась от фундамента, что там, в изначальных глубинах, видится только слово "разум". Все усилия сознания, направленные глубже видимого фундамента, получают название иррационального. И многим в этом слове чудится что-то несерьезное, некое фантазерство. В эпоху преклонения перед интеллектом (который, как мне кажется, постепенно уходит) тяга к иррациональному часто вызывала даже общественное порицание. Интерес человека к собственной сокровенной сердцевине до сих пор именуют эскапизмом, бегством от реальности в мир иллюзий и несбыточных мечтаний.

Мы забыли либо просто игнорируем тот факт, что фундамент человеческого бытия — разум — сам по себе является продуктом. Размышления на эту тему занимают только профессиональных мыслителей, богословов, а также практикующих мистиков и оккультистов. Ибо если разум — это продукт, то мы, пытаясь обнажить его изначальную почву, упираемся в Непостижимое. Неудивительно — все, что существует в нас до разума, по определению разуму неподвластно. Здесь обрывается стройная цепь рассуждений. Только самые отважные исследователи берут на себя смелость говорить об аналитической или "глубинной" психологии — и сразу вызывают к себе недоверие у ограниченных собственным рациональным описанием ученых.

Любая попытка погрузиться вглубь нашего существа, но при этом остаться ученым вызывает волнение и даже негодование. Две великие фигуры XX века — Фрейд и Юнг — окружены не только (и не столько) уважением. Скорее, к ним относятся с опаской, подозрением и бесчисленными оговорками. То же самое произошло с гуманистической психологией Маслоу, а теперь и с трансперсональной психологией Грофа и его единомышленников. А ведь вышеупомянутые храбрецы только мельком прикоснулись к корням человеческой психики — к той основе, из которой растет самодовольное эго и обслуживающий его разум.

Тем не менее вряд ли кто-нибудь решится оспорить тот простой факт, что разум (интеллект) является продуктом воли и внимания. И точно так же мы не найдем сегодня ученых-рационалистов, способных разъяснить нам, что это такое.

Практика самопознания всегда была частью религиозных, магических, мистико-оккультных учений. Именно здесь адепты и исследователи сталкивались с реальностью-как-она-есть, здесь энтузиасты вглядывались в собственную первооснову — в то, что пребывало и пребывает до разума. Восточная цивилизация относилась к их труду с большим терпением и пониманием. Почему? Благодаря структуре описания (тоналя).

Ведь только западная цивилизация столь тщательно разработала рационалистический язык науки и с такой ясностью отделила его от всего "ненаучного" плотной стеной неприятия. Именно западная цивилизация назвала человека разумным и сделала все, чтобы поставить на этом точку. Западный мир построил невидимый барьер. Те, кто его преодолевал, автоматически аннулировали свой статус человека разумного и удалялись в ту неописуемую область, которую европейский мир позволяет называть Непостижимое или Неведомое.

В мире этих страшных слов равны все — христианские монахи, экзальтированные суфии, медитирующие буддисты и йоги, шаманы и нагуалисты. В определенном смысле все они — эмигранты из мира бесконечно воспроизводящегося описания. И все же судьба их различна. Одни дрейфуют в областях околосознательного, пользуясь готовыми рецептами и поучениями тысячелетней давности, иные — вгрызаются с надеждой вскрыть глубинные связи и постичь первопричины мироздания (они обычно знают принципы работы по самотрансформации, н безоговорочно верят в цели древних путей — йогических, буддистских, даосских), третьи — не принимают ничего на веру, превращая жизнь в бесконечный эксперимент.

Все они сталкиваются с собственной сущностью как с Человеком Неведомым — кто в большей, кто в меньшей степени. Поскольку я пишу о кастанедовском нагуализме, то обязан предупредить — именно здесь столкновение с самим собой как с Человеком Неведомым неизбежно и наиболее драматично.

Все, кто пытался и пытается заняться толтекской магией, встречают препятствие, которое кажется непреодолимым. Кастанеда говорит, что это вопрос энергии. Мы приходим к черте, за которую наше существо шагнуть не смеет. Даже узнав себя, свои особенности и ограничения, прибегнув к глубокому перепросмотру, тщательному сталкингу и интенсивным упражнениям по остановке внутреннего диалога, мы вдруг оказываемся в энергетическом тупике Далеко не каждый преодолевает эту утомительную и разочаровывающую преграду — как правило, новоявленный толтек