Сергей Аверинцев Многоценная жемчужина

СЛОВО К ЧИТАТЕЛЮ

Тайна человека — в его абсолютной единственности. Каждый человек есть уникальная неповторимая личность. И как таковой, человек свободен от «земли», «родства» и «дома отца», словом, всего того, что сегодня принято называть историческим и культурным контекстом. Наше подлинное «я» не тождественно социальному и определяется не тем, что нас окружает, а тем, что мы любим, тем, что мы сделали достоянием своей личности. Любовь и служение — вот что делает нас самими собой, ибо подлинное «я» человека может обнаружить себя лишь пред Богом и в Боге, когда мы, подобно Аврааму, покидаем пространство «земли» и «родства» и вступаем в священное пространство общения. Любовь прилагается к любви. Сердце к сердцу. Свет к свету. Божественная любовь восхищает нас в «землю обетованную», туда, где наше подлинное «родство» и «дом Отца»: пред лице Божие. Мы приходим к Нему из различных эпох и земель. И каждый из нас приносит Ему в дар, то, что любит: реализованные таланты, свои взаимоотношения, творения своих рук, свой род и своих друзей. Антология христианской письменности «Многоценная жемчужина», которую Вы, дорогой читатель держите в руках, представляет собою опыт сугубого приношения. Во-первых, это приношение авторов текстов, которые здесь собраны. Это избранные места из знаменитых духовных сборников — «Лавсаика», «Изречения египетских отцов» и «Луга духовного», поучения преп. Исаака Ниневийского (более известного как Исаак Сирин), а также боговдохновенная церковная поэзия свв. Иоанна Дамаскина, Ефрема Сирина и Романа Сладкопевца. Но, во-вторых, эта книга является личным приношением составителя и переводчика — академика Сергея Сергеевича Аверинцева. Это уже третья книга выдающегося современного мыслителя, которая выходит в Киеве в издательстве «Дух i лiтера».

Первая — «София-Логос. Словарь», — представила С.С. Аверинцева как христианского ученого и мыслителя. Затем сборник «Стихи духовные» открыл перед нами недюжинное поэтическое дарование Сергея Сергеевича, возможно, сердцевину всех его талантов. Настоящая книга раскрывает уже новую грань этого универсального церковного ума: Аверинцев выступает здесь как переводчик. Здесь, однако, более уместно другое слово — «путеводитель». Подобно Аврааму, он исшел из ситуации «родного» времени и пространства и водворился в той Обетованной всем нам Земле, имя которой «христианская культура». Перед нами не просто мастер своего дела и талантливейший ученый. Феномен С.С. Аверинцева в том, что он конгениален предмету своего исследования, в том, что древнегреческий и другие так называемые «мертвые» языки, с которых он переводит, стали для него родными. Он не исследует святоотеческую мысль, а живет ею, вступая с Отцами во внутренний и глубоко личный диалог. Это труд не только и не столько могучего интеллекта, сколько верующего и смиренного сердца. Вот почему переводы Сергея Сергеевича особенно ценны для современного поколения христиан. Его перевод звучит по-новому и вместе с тем остается глубоко органичным, можно сказать, глубоко традиционным. Ведь он не только высоко научен, но и обладает редким даром проникновения в духовный смысл древних творений. Собственная поэтическая система Аверинцева (а мы знаем, что он сам прекрасный, оригинальный поэт!) смиренно умолкает перед оригиналом, чтобы дать возможность зазвучать голосу автора. И вот что удивительно: именно это самоуничижение перед оригинальным текстом и делает перевод Аверинцева уникальным. Это очень личный перевод. В нем нет чего-то додуманного, искусственно привнесенного в текст извне. Свидетельством этого может служить то, что голос каждого участника этой антологии звучит по-своему, со своей неподражаемой интонацией. Вместе с тем, при всем явном различии голосов, каждый текст, переведенный Аверинцевым, несет на себе печать личности его переводчика. Нам явственно его смирение, его граничащая иногда с «саморастворением» вдумчивость, удивительная поэтичность его души и, наконец, какое-то особое, свойственное ему качество, которое, вероятно, можно назвать «созвучностью». Удивительным образом слово аверинцевского перевода созвучно другим словам. Созвучно слову, которое стоит в оригинале. Созвучно всем другим словам автора, текст которого переводится. И, наконец, созвучно тем словам, которые знал и любил наш автор.

Эта книга радует сердце. Мы радуемся за авторов этой замечательной антологии, тексты которых теперь становятся доступными нашим современникам. Радуемся за переводчика, который, подобно евангельскому купцу, предпочел всем драгоценностям мира драгоценную жемчужину Живой и Воплощенной Истины. И радуемся за читателя, получившего из рук известного киевского издательства эту «Многоценную жемчужину».

Да послужит же она всем нам в просвещение. Да пребудет со всеми нами Свет той живой Жемчужины, которая теперь, после того как Бог стал человеком, стала неотъемлемым даром каждого чистого и смиренного сердца. Гряди, гряди, Тихий и Кроткий Свет, восхищающий нас в Небесное Царство.

Владимир, Митрополит Киевский и всея Украины.

ПРЕДИСЛОВИЕ К КИЕВСКОМУ ИЗДАНИЮ

Я сердечно благодарен за предоставленную моей книге возможность быть переизданной именно в этом городе, святом граде Киеве, некогда так красноречиво воспетом Тютчевым в стихотворном послании А.Н. Муравьеву, — «…Где Первозванного Андрея / Еще поднесь сияет крест…», — и, конечно, не им одним. А какую роль в истории моих собственных занятий христианскими темами три с половиной десятилетия назад сыграло посещение Киева и специально Св. Софии, мне уже не раз приходилось сознаваться. Кто имеет вкус к символам, знакам и знамениям, к «семиотическому» аспекту реальности, не может не оценить такого многозначительного «обстоятельства места», как Киев, в контексте «выходных данных» книги.

Смею надеяться, что книге это подходит: то, что в ней содержится, порой до того близко нашему восточнославянскому миру, что кажется, будто непостижимое чудо открывает тайный доступ из родных подземелий Киево-Печерской Лавры — прямо в святые пещеры Египта, Сирии, Малой Азии. Ведь и словесные, стилистические возможности, которыми пользовалось иноческое предание с самых времен преп. Ефрема Сирина и Отцов пустыни Египетской и которые я пытался передать в моем переводе, это поразительное сочетание обиходнейшей простоты, обнаруживающей себя, например, в уменьшительных формах, и запредельной тайны, так плотно, так вещественно сгущающейся в неожиданных вокабулах, — разве всё это не напоминает потаенные укромы и благодатную тесноту