Сергей Монастырский Бука

— Привет! — сказал мужчина, подсаживаясь за ее столик, чего давно уже не было принято в кафе.

Варя мельком взглянула на незнакомца и принялась искать глазами официанта, чтобы тот решил проблему с наглецом.

Впрочем, немного успокаивало лишь то, что мужчина пришел с девочкой, видимо дочкой, на вид лет пятнадцати, и которая, не присаживаясь, недоуменно стояла рядом.

— Маша, — обратился к ней незнакомец, — подожди меня минут десять на улице. Я не недолго.

Девочка вышла.

— Ты ведь Варя? — утвердительно спросил мужчина после минутного молчания.

Варя внимательно всмотрелась в его лицо и вздрогнула. Ей вдруг показалось, что сознание ее уплывает, и она куда-то проваливается….

Ощущение было настолько явное, что она уцепилась руками за стол.

— Ну что, будем полицию вызывать? — спросил мужчина после минутного молчания.

***

Перебирая как-то, когда она жила еще дома, детский фотоальбом, она нашла уже подписанную фотографию, где Варя, тогда двухлетняя, сидит надув губы и скрестив руки, и маминым почерком было подписано «Бука».

Мама была тогда молодая, кудрявая и веселая, вовсе не такая, как сейчас: пожилая, с уставшим лицом, редко улыбающаяся.

Варя была поздним ребенком и в тот год, когда она смотрела на эту фотографию, маме было ей уже за пятьдесят. А Варе двадцать.

Через пять лет мама ушла из жизни и от Вари.

И никто больше не называл ее букой, как дразнила мама.

Если что-то ей не нравилось, или чего-то не хотелось, она не спорила, не лезла требовать, или доказывать. Она просто замыкалась в себе и молчала.

И потому молчала и замыкалась она почти всегда и долго, потому что не нравилось ей многое, и многое делать она тоже не хотела. Конечно, она как в детстве не надувала губы и не скрещивала демонстративно руки на груди, но все выглядело, как на той детской фотографии.

Жизнь казалась темной и неинтересной, потому что за все эти годы и в школе, и в институте, и в своем городе не было у нее ни близких друзей, ни приятелей. Ни конечно любви и уж, разумеется, каких-то хотя бы редких отношений!

А жизнь шла. Жизнь, казалось ей, что так и пройдет, скучно и неинтересно! Но поделать с собой ничего не могла.

И когда уже совсем отчаивалась, хоть в пору в петлю лезть, пришла, спасительная мысль — нужен ребенок! И больше не нужно ничего. Ребенок будет ее счастьем. Ее целью жизни! Ее другом, ее собеседником, потому что он будет только ее, и ему будет нужна только она, такая, какая есть, и не надо к ней приспосабливаться!

Конечно, хотелось девочку. И, конечно, красивую, умную, здоровую. Такую, как она.

Варя была достаточно развитой, как она считала, здоровой — ни разу ничем серьезным не болела, и красивой.

Ну да — красивой. Только никто ни разу ей об этом не говорил. Потому что лицо ее всегда было угрюмым. Одним словом — «Бука»!

И проблема состояла в том, где бы взять такого осеменителя? Пусть без любви. Какая уж там любовь!? Чтобы будущий ребенок был именно таким!

Да и вообще — осеменитель! Одна мысль об этом приводила в ужас!

… После долгих мучений, выбор остановился на Борьке.

Да какой выбор? В общем, он оказался единственным, кому бы она могла себя предложить.

Борька был парень с ее двора, другом детства, хотя любого, с кем в детстве они играли во дворе, они называли другом.

Переживая стыд от вопроса, она позвонила.

— Привет, Борь! Как дела?

— Ёлкина?! — удивился он. — С чего это ты обо мне вспомнила?

— Борь, я же не зову тебя Сидоровым. Может, будем по имени?!

— Ладно, давай! Привет Варвара!

— Когда-то я была Варькой!

— Да, я тебя лет десять уже не слышал! Ладно, Варь, это я от неожиданности!

— Борь, давай встретимся! Есть одно дело, я не могу по телефону.

— Варь, ну ты меня удивляешь! Ладно, давай!

Борька считался самым интеллигентным из дворовой команды. Отец его был скрипачом в театре, мать — кем-то в городском правительстве. И потому Борька учился в музыкальной школе, и таскался с родителями по всем концертам и выставкам. Возвращался с умных занятий, к хренам собачьим, отбивал футляром от скрипки мяч, стоял в футбольных дворовых воротах и в старших классах так же, как и все, ругался матом.

Потом он стал главным инженером на одном из заводов, и единственное чего не могли сделать родители — женить его и нарожать себе внуков.

Встретились в кафе.

Обменялись новостями, вспомнили детство.

— Варь, ну давай говори, чего тебе надо?

Варя внезапно впала в ступор и не могла начать.

— Понятно, — промямлил Борька, — «Бука»

Этим неожиданно помог.

— Борь, — путаясь в словах, — произнесла, наконец, Варя, — я хочу пригласить тебя к себе…

У Борьки от неожиданности брови поползли вверх.

— Зачем?

Краснея, бледнея, заикаясь, Варя кое-как объяснила, что давно не имела секса, что уже не спит по ночам, и на стену лезет, а никого из тех, с кем она бы стало это делать, нет!

— Куда домой? — отговорился Борька.

Варя молчала. Все на что хватило ее сказать, она сказала.

— Ничего себе! — восхитился Борька, — обычно это предлагают парни…

Варя, молчала.

Борька растерялся от неожиданного ее предложения.

— Что дальше будем делать? — нерешительно сказал он.

— Можно и сейчас…

…Молча, хотя Борька и держал ее за руку, дошли до дома.

Молча сели за стол.

Варя поставила чашки и стала наливать чай.

— А покрепче ничего нет? — поинтересовался Борька.

Это не входило в планы Вари. Она считала, что зачатие здорового ребенка должно происходить в трезвом виде.

— Я не пью! — нерешительно произнесла она.

— А я пью! В соответствующих случаях.

Варя достала из буфета уже несколько лет стоящую бутылку вина, кем-то принесенную когда-то и неоткрытую.

После первого бокала Борис оживился. Он говорил о чем-то на отвлеченные темы, и вдруг, выпив, взял ее за руку:

— Ладно, Варь, не за этим же пришел…

И подводя ее к постели, вдруг впился в губы.

От неожиданности Варе стало вдруг неприятно. Не то чтобы Борис ей не нравился, но она в жизни не целовалась с мужчинами и почему-то рассчитывала на чисто физиологический акт.

— Ты чего? — удивился Борька отстраняясь.

— Борь, а нельзя просто, ну так … раз-раз и все!

От изумления Борька даже стал заикаться.

— У тебя, что как у сучки, течка, и ты привела кобеля, чтобы он раз-раз вскочил и вставил член?! — яростно запричитал он — Иди-ка ты отсюда! Поищи кобелей во дворе! И стал быстро застегивать уже полу — расстёгнутый было ремень.

— Борь! Извини. Ну, извини! Ну, ты прости, ведь я в первый раз!

Борька изумился еще больше.

— Ты что,