объектом эстетического интереса тех, кто находится в лодке. Но так ли прекрасна эта картина на самом деле?

Описывая сбор «белых кувшинок», поэт во второй строфе начинает с олицетворения лотоса: «лотос как будто хочет что-то сказать», «как будто бы прямо заговорит», а завершается вторая строфа образом печали, объявшей тех, кто находится в лодке. Практически все переводы это отмечают, все переводчики так или иначе пытаются этот момент отобразить.

Хотя на самом деле, конечно, тоже не совсем понятно, почему наблюдаемые поэтом девушки-лодочницы впали в грусть-тоску, потому что лотос хотел бы заговорить. Однако если мы всё-таки обратимся к подстрочнику оригинала, то обнаружим с некоторым удивлением, что в первой строке описывается не только отражение осенней яркой и, скорее всего, полной луны в зелёных спокойных водах ночного озера. Упоминается и сбор «белых яблок», при этом нет ни слова о белых кувшинках.

Если не вдаваться в подробности, то картина выглядит как минимум странно. Во-первых, в эпоху Тан сомнительно, чтобы в Китае зрели яблоки белого цвета, а они до сих пор чаще всего там только красные и лишь изредка зелёные. Так что именно белые яблоки, скорее всего, — поэтический приём. Использование слова «белый» в китайском для обозначения всего красивого, утончённого аналогично использованию для этих же целей слова «красный» в русском языке.

Хорошо, допустим, допустим даже, что «белые» — это «прекрасные» яблоки, однако собирать яблоки в озере — занятие сомнительной эффективности, даже в том случае, если их откуда-то прибило туда. Как бы такая картина могла нарисоваться в нашем сознании? Может быть, растущие по берегам озера яблоневые сады настолько согнули спелыми плодами ветви, что они посыпались в озеро, или ветер их туда сбил, и там, на водной глади лодки наперегонки собирают эти плавающие белые яблоки?

Но на самом деле всё совершенно не так. Поэтический образ здесь связан не столько с яблоками, сколько со светлыми пятнами отражения лунного света на поверхности зелёной прозрачной воды. Как об этом можно было бы догадаться? Если бы не было дополнительных комментариев и примечаний тех, кто исследовал текст произведения более глубоко, было бы сложно понять его и сейчас, а в пятидесятые годы прошлого века, когда был сделан перевод на русский, и подавно, видели только «китайские церемонии».

Теперь же, 70 лет спустя, с приходом Интернета межкультурная ситуация и условия работы переводчиков изменились в корне. Вездесущие китайские поисковики, всезнающие ресурсы «байду байку» позволяют быстро узнать не только о чём писал любой поэт империи Тан, откуда он эти строчки заимствовал, с какими другими поэтическими произведениями образ перекликался, но и на какие строки поэт отвечал, какие подразумевал и какие из его поэтических мотивов использовали последователи.

Очевидно, теперь у каждого любознательного читателя и переводчика появился инструмент, который может полностью удовлетворить их любопытство и любознательность, если, конечно, пользоваться этим инструментом с умом.

Возможно, со мной не согласятся истинные учёные, привыкшие в тиши кабинетов неторопливо перелистывать страницы тяжёлых томов рукописных манускриптов и бумажных словарей, наверное, так и должно быть, наука, да и искусство не терпит суеты. Но я как-то по-особому воспринимаю слова американского поэта Чарльза Олсона, основателя направления «проективного» стиха: «Стихотворение — это энергия, передаваемая оттуда, где поэт её получил (и на то есть немало причин), путём самого же стихотворения, на всём его протяжении, читателю. Хорошо. Тогда само стихотворение, в любой своей точке, должно быть зарядом высокой энергии и, в любой точке, её разрядом. Но каким образом поэт претворяет эту энергию, каков тот процесс, посредством которого он распределяет её по всем точкам — по крайней мере, эквивалент той энергии, что послужила ему первоначальным толчком, и вместе с тем энергии, присущей одному лишь стиху и, безусловно, отличающейся от той, которую, поскольку он здесь третий элемент, воспримет читатель?». [5]

Выдержку именно из этой фразы приводит в своей книге японский филолог Кадзуо Сато «От хайку к хайку», говоря о том, что поэзия передаёт энергию автора своему читателю. А я считаю, что в наше время передача энергии может быть немного ускоренной, главное, чтобы «трансформаторы», включённые в эту своеобразную энергетическую творческую цепь, помогали доносить эту энергию с минимальными потерями.

Не выходя в дискуссию об открытом и закрытом стихе, отмечу только, что каноничная форма древней китайской и японской поэзии, по моему убеждению, смогла пережить тысячелетия литературных исканий и сегодня востребована новыми авторами, пишущими в жанрах твёрдых форм японской поэзии танка и хайку. А мы знаем, если внимательно почитать японскую поэзию раннего Хэйана (794–1185), то наверняка найдутся китайские корни, но об этом поговорим во второй части моего эссе.

Теперь же снова вернёмся на Южное озеро. А так как некоторых любознательных читателей всё-таки заинтересовало присутствие в стихотворении сбора «белых яблок» в озере, которые многими переводчиками, вполне маститыми и уважаемыми, заслуженными, переводились, как на подбор, одним и тем же словосочетанием «белые кувшинки», этот вопрос был подвергнут более тщательному изучению.

Здесь надо сделать небольшое отступление. Давно уже перестал быть тайной за семью печатями и уже ни у кого не вызывает никакого удивления так называемый «всемирный заговор переводчиков». Заговор выражается в том, что практически все переводчики во всём мире, переводя японскую поэзию и встречаясь с таким словом, как «угуису», вместо того чтобы перевести это слово названием вполне обычной птички, хотя из семейства певчих, с простым и незамысловатым наименованием «камышовка», переводят возвышенным наименованием певца ночей русских берёзовых рощ — «соловьём». Казалось бы, ну что такого страшного назвать камышовку камышовкой, а не соловьём? Но нет, называть соловьём получается более поэтично. Наверно, единственный переводчик японской поэзии Александр Евгеньевич Белых не стеснялся использовать «камышовку» практически везде, где она упоминалась.

Возвращаясь к белым яблокам. Вот если спросить любого человека: что более красиво — «белое яблоко» или «белая кувшинка», цветы белой кувшинки, плавающие на поверхности озера, наверное, всё-таки большинство ответит, что более красиво выглядит белая кувшинка. И наверняка это большинство окажется правым. Белая кувшинка действительно выглядит прекрасно, и совершенно справедливо и образно