а всё, что мне кажется осмысленными действиями, — рефлекторно-подражательное. Что-то на уровне собаки или типа того. Может, он и прав. Глазки у тебя умненькие, но я был знаком с одной корги со взглядом профессора ядерной физики. Как взглянет, сразу накрывает комплекс неполноценности. Срать на коврик в ванной и грызть ботинки это ей ничуть не мешало. Ты уж, пожалуйста, не бери с неё пример, с обувью и так беда. Поела? А ты, пацан? Ну, по чайку — и пойдём.

* * *

— Путь в тысячу перегонов начинается с первой шпалы, сказали бы китайцы, если бы изобрели железную дорогу. Но на это у них ума не хватило. Бумагу, порох и компас — да, а паровоз — чёрта с два. Да что там, они даже ложку с вилкой придумать не одолели, так и жрут палками. Загадочный народ, да и чёрт с ними. У меня другой вопрос к Мирозданию: шпалы специально так кладут, чтобы идти неудобно было, или для этого есть какая-то неизвестная мне техническая необходимость? Всю жизнь меня этот вопрос мучает, но ответ найти я так и не сподобился. Мир другой, а проблема та же: наступать на каждую — семенишь, через одну шагать — широко. Это заговор железнодорожников или просто издавна так повелось, а стандарты менять хлопот много? Может быть, когда-то, во времена первых паровозов, шпалы прикручивали на длину конского хрена, потому что больше нечем померить было? Потом причина забылась, расстояние осталось, а мы теперь ковыляем? Много на свете неразрешимых загадок…

— В Китае я был, кстати. Там все узкоглазые и сначала кажутся на одно лицо, но потом приучаешься различать. Но мне не понравилось, в целом. Я, как из Африки свинтил, высадился в Мьянме. Потом меня занесло в Лаос… Вам это ничего не скажет, но ей-богу, Африка была лучше. Азиаты всё-таки слишком странные, даже для меня. Говорят так, что язык сломаешь, пишут хрен пойми как, а жрут вообще всё, что можно прожевать. Что нельзя — долго варят и потом жрут. С перцем. Чего мне на месте не сиделось? Ну, пацан, ты, блин, спросил! То есть не спросил, конечно, но мог бы спросить. И я отвечу! Во-первых, шило в жопе. Но это перманентный фактор. Во-вторых, я, если помнишь, кинул на бабки целую кучу очень неприятных и весьма злопамятных людей. Бабки для них, может быть, и не очень большие, но тут важно не количество, а прецедент. В этом бизнесе нельзя позволять себя кидать. Даже на десять центов. Даже на мятый конфетный фантик. Потому что, пацан, репутация зарабатывается годами, а просирается в один миг. В общем, меня активно искали чертовски опасные люди с большими деньгами и связями, поэтому я метался по региону как клюнутый в жопу дятлом тапир. Купил краденый лендровер с логотипом ООН, пробковый шлем, тёмные очки, шорты цвета хаки и научился имитировать немецкий акцент, не зная самого языка. Впрочем, его в тех краях никто не знал, кроме сбежавших туда после второй мировой нацистов, но они все к тому времени уже померли, потому что климат говно. В общем, изображая из себя адвентистского миссионера Ганса Бахтенбергера, я практически ничем не рисковал. Ну, как «не рисковал». На самом деле, это был весьма скользкий путь — местные власти христиан не жаловали, и, если бы по результатам моей деятельности кто-то из местных крестился, меня бы запросто закатали в тюрягу, а тюряги там, пацан, ещё хуже, чем в Африке. Казалось бы, зачем мне, скрываясь от мафии, притворяться человеком, который всё время под подозрением у полиции? Но дело в том, что любой белый там всё равно заметен, как прыщ на жопе, и сразу возникает вопрос, зачем его туда занесло? В случае миссионера этот вопрос имеет простой и очевидный ответ — дурак потому что. А с дурака какой спрос? В общем, я, как говорится, «прятался на виду», и это отлично срабатывало. После принятия «чинтанакан май» и «канпианпенг май» — это «новое мышление», местный вариант перестройки, — сажать просто за то, что ты христианин, там перестали, тем более иностранцев, а моя деятельность как миссионера была настолько очевидно бестолковой, что не расценивалась как идеологически опасная. Я неспешно перемещался между немногочисленными общинами тамошних христиан, читая невнятные проповеди вида «Иисус любит вас, аллилуйя!» и раздавая смутные обещания типа «заграница вам поможет». Везде был встречаем, как дорогой гость, — при тамошней нищете это означало миску риса с какой-нибудь перчёной дрянью, омерзительную самогонку под видом рома и предложение сексуальных услуг от какой-нибудь немытой религиозной активистки. Ничего из этого мне было не нужно, но приходилось, так сказать, принимать дары, несмотря на риск отравления и венерических заболеваний. А никто и не обещал, что миссионером быть легко! Зато я перемещался по стране, не вызывая подозрений. Точнее, вызывая, но не те. В это время след за мной остывал, а украденные деньги отлёживались на счетах. Я уже начал думать, что всё обойдётся, но подвела меня сущая ерунда…

— Что случилось? Пацан? Ну, ты, блин, даёшь! Ну, не реви, не реви. Покажи ногу. Да ладно, не может тебе быть настолько больно! Ты пацан или девчонка? Чего раскис? Ну, ногу подвернул, подумаешь. Бабуля бы моя сейчас тебе ещё и клюкой по заднице добавила, потому что пацанам реветь не положено. Терпи! Первые пару минут боль острая, но сейчас легче станет. Ну-ка, что тут у нас… Погоди, расшнурую. Так больно? Да не верещи! Вижу, что больно. Да, потянул неплохо, опухает на глазах. Это все чёртовы шпалы, скажу я тебе. Ничего особо страшного, связка не порвана, но сегодня ты уже не ходок. Как назло, мы посередине ничего, и встать на привал негде. А ведь я тебе говорил, оставайся на пароходе! Лысая Башка осталась бы с тобой, а я в одиночку, налегке… Да хватит рыдать! Что ты в меня вцепился? Не брошу я тебя, хромоножку, за кого ты меня держишь?

— Лысая Башка! Придётся нам с тобой раскидать часть груза. Как говорил великий Че Бурашка: «Я понесу чемодан, а ты понесёшь меня». Точнее, ты понесёшь жратву, а я понесу пацана. Да, что-то придётся бросить. В основном, воду — она самая тяжёлая. Да, жалко. Будем надеяться, что найдём ещё. Нет, не пытайся всё утащить, балда лысая! Надорвёшься нафиг, а двоих я вас не унесу. Берём одну бутыль, остальное выливай. Выливай, я кому сказал! Что ты на меня смотришь, как кот на пылесос? Будем экономить. А тара нам ещё пригодится. Да, пей, пей сколько влезет, это правильно. И мне дай напиться, всё равно с потом выйдет, пока тащить этого инвалида буду.

— Ладно, и ты попей, пацан, но учти, захочешь писать — придётся терпеть! Потому что я сейчас сделаю под тебя перевязь