ожидало ее в день рождения. Энджи невольно покачала головой, вспомнив выражение лица мужа в тот миг, когда она запустила в него дареной кофе­молкой из роскошно упакованной коробки. «Ты ведь обо­жаешь свежемолотый…» – промямлил сраженный ее ре­акцией Рэйд. Ох, и поругались же они тогда! Чуть отойдя от грандиозного скандала, Энджи набрала номер матери.

– Кофемолку, говоришь? А какой фирмы? – уточнила мамуля. – «Браун»?! Считай, тебе повезло; он явно подда­ется дрессировке. Твой папа, между прочим, однажды вру­чил мне гладильную доску.

Энджи не стала ей напоминать тот немаловажный факт, что их брак закончился разводом и что подобный финал собственного супружества ее нисколько не устраи­вает.

– Но вообще-то я всегда говорила, что ничего хороше­го из смешанного брака не выйдет, – добавила Натали Голдфарб-Ромаззано.

– Я уже замужем за протестантом, не забыла?

– А я не о том. Различие религий не так важно. Разли­чие полов – вот проблема. Смешанный брак – это союз двух полов. Мужчины и женщины. Марса и Венеры. А мы, чтоб ты знала, даже не с разных планет. Мы из разных га­лактик!

Погрузившись в воспоминания, Энджи вновь покачала головой. Да уж, отец прав. Мамуля у нее – это что-то.

– Нет? То есть как это – нет?! – раздался рядом зна­комый голос. – Мы здесь «нет» не принимаем. В этом ис­ключительном заведении должно звучать исключитель­но «да»!

Энджи подняла глаза на Рэйда – своего сказочного принца, серфингиста и скалолаза, своего золотого мальчи­ка с дипломом Принстона в кармане. Она могла бы по­клясться, что в полумраке зала, подсвеченном лучами за­ката, от него исходит сияние.

Рэйд наклонился и припал к ее губам долгим-долгим поцелуем. Ну и ну! Даже не верится. Поцеловал при всем честном народе! И не где-нибудь, а в элитном клубе, где правилами не дозволено испытывать чувства, уж не говоря о том, чтобы их демонстрировать. Боже правый, как же он ласков! Энджи рискнула коснуться языком кончика его языка и залилась румянцем. С ума можно сойти от его нежности. Черт с ней, с кофемолкой! Женщины счастли­вее ее во всем свете не найти.

Миг прошел или вечность промелькнула, но поцелуй закончился, и Рэйд уселся за столик рядом с ней. Ни без­мятежность, ни совершенство облика ему не изменили. За его креслом сразу же вырос официант.

– Что закажешь, Энджи? – обратился к жене Рэйд. Неожиданно его правая ладонь легла ей на колено, скользнула вверх и ловко протиснулась меж сдвинутых бедер. Волна желания нахлынула внезапно и остро. Пыта­ясь унять дрожь страсти, Энджи устремила взгляд на ве­черний прибой за окном.

– Хочу тебя! – хрипловато прошептал ей на ухо Рэйд и, повысив голос, сообщил томящемуся официанту, что для начала они хотели бы отведать устриц. Руку он при этом не убрал.

Пока Энджи заливалась румянцем, официант успел от­весить поклон и удалился исполнять повеление отпрыска Уэйкфилдов. Энджи всегда словно бы оправдывалась и извинялась перед официантами, а нормальное обслуживание тем не менее получал только Рэйд, вечно испытывавший их терпение.

– Ну? И что мы тут имеем? – Рэйд опустил свободную ладонь на плоский нарядный пакет. – Кому подарок? – Голос его звучал дразняще и обещающе.

– Да так… никому, – невинно отозвалась Энджи. – Пустячок на праздник. Вдруг у кого-то какой-нибудь юби­лей…

– Заба-авно. Как раз сегодня юбилей у меня. И у моей жены тоже. Наверное, это ей презент. А может быть, мне?

Вместо того чтобы завладеть подарком, Рэйд, к вящему восторгу Энджи, сунул руку во внутренний карман пиджа­ка и достал небольшую изящную коробочку.

– Как ты думаешь, что это такое?

Сердце Энджи екнуло и пустилось вскачь. Кольцо? Колье? Сережки? Настоящие драгоценности? Если не счи­тать обручального перстенечка, драгоценностей ей Рэйд не дарил. Спокойствие, Энджи, спокойствие! Она протянула руку за коробочкой. «Шрив, Крамп и Лоу» значилось на дымно-голубом бархате выпуклой крышки. Бостонская фирма. А в Бостоне подделок не продают! Все самое луч­шее и супердорогое. Ладно, не будем о деньгах, это ведь подарок.

Мало ли что там прячется, под бархатной крышкой, – брелок для ключей, посеребренный наперсток или вовсе какая-нибудь финтифлюшка? Плевать. Этот дар любви ос­танется с ней навсегда. Но как же колотится сердце!

– Флора, фауна, камни? – выпалила Энджи, хватаясь за детскую игру как за спасательный круг. Все, что угодно, лишь бы выиграть время.

– Ну-у-у… Флору у нас представляешь ты – цветочек; я из мира фауны – животное. А подарок определенно из мира камней.

Ура!

Ладони Энджи сомкнулись вокруг прохладного барха­та. Неужто самоцветы? Сражаясь с подступающим обмо­роком, она щелкнула замком крышки… Небольшой, но восхитительной формы сапфир в окружении крохотных жемчужинок задорно мигнул ей из утопленного шелкового ложа.

Кольцо!

– Боже, боже, какая красота! – Энджи не сводила глаз с гофрированной шелковой подложки.

– Забавно, – суховато заметил Рэйд. – Не знаю, иуда­изм тут влияет или католичество, но создателя ты помина­ешь исключительно в связи с сексом и драгоценностями.

Пальцы его стиснули бедро Энджи, и она мысленно поклялась немедленно… завтра же, после работы, отпра­виться в тренажерный зал. В благодарность за эти дивные минуты она сохранит свои бедра в первозданной крепости навечно! «Завтра же начинаю питаться салатами, – сказа­ла она себе. – Фруктами, консервированными в собствен­ном соку. И еще буду пить воду. Как минимум четыре бу­тылки «Эвиан» в день – а потом хоть потоп!»

– Знаешь, чего мне хочется?.. – с улыбкой спросил Рэйд. – Чтобы ты мне кое-что пообещала.

Пообещала? Ха! Да она ради него и так готова уме­реть – с голоду или от разрыва мочевого пузыря.

– Все, что угодно, любовь моя. Кроме проституции и косметической операции на носу.

Рэйд залился смехом. Вот что Энджи любила в нем, по­мимо прочих достоинств, – он был смешлив, хохотал за­разительно и со вкусом. Но неожиданно улыбка на его лице сменилась торжественной серьезностью певчего из церковного хора.

– Давай повторим брачные клятвы, – взяв ладонь Энджи в свою, попросил Рэйд. – Я хочу взять тебя в жены еще раз!

Энджи опять вспыхнула, теперь уже от избытка чувств. В последнее время Рэйд не скупился на милые сердцу женщины знаки внимания – то цветы преподнесет, то симпатичную безделушку, но сегодня – сегодня… он превзошел самого себя. Ей хотелось смеяться и плакать от счастья; следуя семейной традиции, она выбрала первое. «Смех, и только смех! – твердила дочери Натали Голдфарб-Ромаззано в самые тяжелые минуты жизни. – По крайней мере, сохранишь макияж».

Протянув руку, Энджи накрыла своей ладонью аристо­кратически длинные пальцы