пожилого мужчину. - И вас, Иван Кузьмич, старшим помощником.

- А команда? - спросил Бассаргин.

- Экипаж укомплектуем из тех, кто писал нам, что хотят пойти на промысел.

- Из белобилетчиков?

- В основном… - Титаренко помолчал, подбирая нужные слова, - из лиц, освобожденных от военной службы.

- А других, - теперь уже запнулся, подбирая нужные слова, Иван Кузьмич, - не освобожденных от военной службы, не будет?

- Просится на промысел молодежь, окончившая ремесленное училище. Отберем из них подходящих ребят.

- Да-а! - озадаченно протянул Иван Кузьмич. - Команда!

- А как со снабжением? - круто повернул нелегкий разговор Бассаргин.

- Обеспечим. - Титаренко внимательно осмотрел собеседников. - Это дело добровольное. Откажетесь - никто вас не упрекнет.

НА “ЯЛТЕ”

Иван Кузьмич стоял на открытом ходовом мостике недалеко от капитана. Опираясь обеими руками на серебристый от инея поручень, он смотрел туда, где за высокой грядой прибрежных скал остался город, Кольский залив.

С востока надвигались ранние осенние сумерки. Вершины заснеженных сопок слились с серым небом. Потускнели обращенные к морю голые каменистые обрывы. Нигде ни огонька. И оттого, что берег не провожал рыбаков веселыми переливами огоньков и задорным подмигиванием проблесковых маяков - “мигалок”, опасность словно надвинулась на судно, стала близка, почти физически ощутима.

В темнеющем небе медленно плыли вдоль острова Кильдин три зеленых огонька. Внизу, под трапом, вспыхнул негромкий спор. Несколько голосов утверждали, что летят “наши”. Один упорно повторял: “Они”.

- На полубаке! - крикнул капитан. - Почему не докладываете о самолетах?

- Слева по корме три самолета! - послышался голос впередсмотрящего.

- Докладывайте обо всем, что покажется похожим на судно, подводную лодку или самолет! - приказал Бассаргин.

- Есть докладывать о судах, подлодках и самолетах! - повторил впередсмотрящий.

Иван Кузьмич недовольно поморщился. Вот оно, положение старшего помощника! Стоишь на вахте, а капитан командует за тебя. Пока “Ялта” выходила из Кольского залива, Иван Кузьмич еще мирился с тем, что Бассаргин вел траулер. Так заведено издавна: капитан сам выводит судно из фиордов. Но “Ялта” уже в открытом море, а Иван Кузьмич все еще стоит за плечами Бассаргина, как зеленый дублер…

Многое в этом рейсе вызывало у него нелегкие раздумья. Распорядок жизни на “Ялте” был тщательно разработан в те несколько дней, которые были затрачены в Мурманске на оборудование траулера и обучение экипажа. На полубаке дежурил впередсмотрящий - старый опытный матрос. Следить ему приходилось за воздухом и морем. В любую минуту в волнах мог появиться перископ подводной лодки или пенистый след торпеды. Второй пост наблюдения находился на корме. Непрерывно дежурили и у зенитного пулемета, установленного на ходовом мостике. Да и вахтенный штурман посматривал на море и небо. В такое время лишний внимательный взгляд не помешает.

Особенно беспокойны были первые часы после выхода из Кольского залива. Посты наблюдения дважды замечали еле приметные вдалеке дымки. Избегая встречи с неизвестными судами, Бассаргин резко менял курс. Хоть маловероятно было появление надводных кораблей врага невдалеке от Кольского залива, все же осторожность была нелишней.

Первая же встреча с гитлеровским военным судном стала бы для тихоходного и почти безоружного траулера и последней.

Долог, очень долог показался рыбакам полный тревог и постоянного ожидания опасности короткий осенний день. Зато длинная ночь прошла необыкновенно быстро. Словно разным временем измерялись день и ночь: светлые часы - бесконечно длинные, темные - короткие.

С одним никак не могли свыкнуться - не только новички, впервые ступившие на палубу траулера, но и бывалые рыбаки - с затемнением. Все наружное освещение “Ялты”, даже топовые огни, было выключено. Иллюминаторы задраены наглухо. Лишь над входами в палубную надстройку и жилые помещения под полубаком еле заметно выделялись прикрытые металлическими козырьками синие лампочки.

Затемнена была и ходовая рубка. Укрепленная под потолком синяя лампочка бросала расплывающийся круг света на машинный телеграф и штурвал, слегка отсвечивала на блестящих и светлых предметах.

Не только работать, даже передвигаться по палубе, загроможденной бочками, короткими толстыми досками для сборки трюмных чердаков, протянутыми от лебедки к траловым дугам стальными тросами-ваерами, было трудно. Уже после первых учений в Кольском заливе три матроса ходили со ссадинами, а штурман Анциферов с синяком под правым глазом.

- Затемнение нарушаешь? - посмеивались над ним товарищи. - С фонарем по палубе ходишь? А еще начальник ПВО!

- Фонарь-то синий, - отшучивался Анциферов. - Под цвет затемнения!

Иван Кузьмич ходил по темной рубке, прислушиваясь к доносившимся с палубы голосам. Тралмейстер Фатьяныч с первой вахтой просматривал, вернее, прощупывал трал: нет ли в нем прорех или слабых мест? Матросы путались в растянутой на палубе сети, мешали друг другу. Учить надо людей. Тренировать и тренировать. Но как тренировать? Старые, проверенные десятилетиями навыки полетели к чертям. А новые? За трое суток ничему не научишь.

Неожиданно в окнах рубки отразился слабый, зыбкий свет. В стороне над морем повисла сброшенная с самолета ракета - “люстра”. Постепенно разгораясь, она осветила мачты и спасательные шлюпки, замерших на палубе матросов.

- Курс двести шестьдесят! - негромко скомандовал Иван Кузьмич.

- Есть курс двести шестьдесят! - также негромко ответил рулевой, быстро перекатывая штурвал.

Траулер круто заворачивал в сторону от самолета. Вторая “люстра” вспыхнула уже значительно левее. Отсветы на мачте и шлюпках таяли и скоро погасли совершенно.

В рубку вошел Анциферов. Иван Кузьмич сдал ему вахту. Осторожно, на ощупь, ступая по невидимым ступенькам, спустился он наружным трапом на палубу. Первое, что услышал Иван Кузьмич, - смех и одобрительные возгласы:

- Вот дает!

- Ну и травит Оська!

Впервые с начала рейса Иван Кузьмич испытал облегчение. Люди смеются. Даже вражеские “люстры” не действуют на них. Хорошо!

Не замеченный никем в темноте, он остановился возле работающих матросов.

- …Мне в жизни всегда везло! - разглагольствовал Оська. - Во всем. Кроме помполитов. Стоит мне прийти на судно, как меня начинают перевоспитывать. Вот и наш комиссар! Завел в салоне разговор. “Портишь, говорит, свою биографию”. Какую биографию? Откуда у меня биография? С восьми лет меня иначе, как босяком, не звали. В десять