Бирюк В.
Зверь лютый. Книга 35. Измена

Зверь лютый

Книга 35 Измена

Часть 137 "А ты пиши им письма. Мелким почерком...".

Глава 697

-- Ах как хорошо! Ванечка, миленький, погладь мне ножки.

Она откинулась на подушки, закрыла глаза и наслаждалась. Лёгкими, нежными прикосновениями сильных ладоней своего любовника.

-- О-о... какой ты... ласковый... ещё...

Как ни радовали меня эти звуки... и это зрелище... и только что успешно завершившееся... общение... и эта женщина вообще... но надо и "честь знать".

Со знанием местных "честей" у меня проблемы. Зато я чувствую время. "Делу - время, потехе - час". Час - кончился.

-- Всё, Агнешка. А то завтра опять опухшая от недосыпа будешь.

Оно ещё чуток обиженно пофыркала, но я уже выбрался со своего палкодрома и перебрался к письменному столу.

Тут где-то... а, вот - план работ и калькуляция на новую турбину. Шестнадцать ступеней. Не рано ли? Так-то по расчётам выглядит прилично. Но нафига столько меди?

-- Э-э-э... Ванечка... так я пойду?

-- А? Ага. Иди. Спокойной ночи.

Она не уходила, пауза затянулась. Я удивлённо посмотрел на Агнешку, и она, набрав воздуха, будто собираясь нырять, решилась:

-- А... а можно... можно я письмо напишу?

По-моему, конструктор закладывает в турбину двойной слой меди. У нас нынче медь в трёх разных вариантах. "Колокольная медь", которая бронза с 20% олова, "пушечная" с 10% и рафинированная.

Забавно: выплавляем медь, делаем провода или вот в турбину ставим. Получаем электричество. Которое используем для получения меди. Самовоспроизводящийся процесс. Вполне по "Коньку-горбунку": "Средний был гермафродит: сам и трахнет, и родит".

Здесь рассчитано на худший вариант. Зря. Есть более подходящий материал, его и надо использовать, а не утяжелять установку...

-- Напиши.

-- Ой, спасибо тебе, Ванечка!

Агнешка кинулась целоваться. Чем прервала мои медно-турбинные размышления. И удивила.

-- Постой. А кому ты писать собралась?

Она смутилась. Будто пойманная на чём-то непристойном.

-- Э... ну... братику. А то он уже год... от меня ни слуху, ни духу. Волнуется-тревожится... Я ж просто... что жива-здорова...

И вскинув на меня глаза, уже с напором, хотя и несколько неуверенно, потребовала:

-- Ты же сказал, ты же разрешил!

И столько тревоги, столько волнения звучало в её голосе, что я улыбнулся успокаивающе, погладил её по лицу, по шее, чуть сдвинув ошейник с клеймом рябинового листа.

-- Раз сказал - так тому и быть. Пиши. Мне принесёшь, гляну. Придётся гонца слать. Ну, да ладно: слово - не воробей, сказано - сделано. Иди.

Она снова бросилась целоваться. В благодарность за благосклонное отношение к её просьбе. Потом резво выметнулась из опочивальни. Сквозь незакрытую дверь донёсся беглый диалог с вестовым в прихожей:

-- Ну как?

-- Восхитительно!

Надо будет вестовому уши надрать. Чтобы не совал нос не в своё дело. Хотя понятно: старается выказать доброжелательное внимание господской любовнице. И не то, чтобы с конкретными корыстными целями, а вообще: "социальная смазка", проявление свойскости, сопричастности, принадлежности. К кругу "особ, приближённых к...".

Стук дальней двери. Цокот когтей по половицам. В щель всунулась огромная лохматая башка. Поводила глазами. Принюхалась. Фыркнула презрительно-понимающе: опять эти чем-то хомнутые за своё. Об-безьяны. Случка круглый год.

Курт проверяет обстановку. И тяжело вздыхает. Грустит зверь. Не о моей судьбе - о своей.

Хозяину хорошо. У него то одна самочка, то другая, то третья. Все живые и весёлые. И пахнут... успешной любовью обезьян. Постоянно. А у меня... все волчицы мелкие, корявые. И дохнут. Хозяин себе по душе ищет. А мне и по размеру не найти. Обещали зимой северянок привезти, "полярниц". Крупнее и выносливее. Может, что-то гожее появится. А то... девять лет - это уже возраст. Для волка. Даже для такого большого как князь-волк.

Нельзя же всю жизнь провести в детских играх, в возне с этими голозадыми... гиббонами. Они, конечно, забавные, но нужно ж как-то и самому... размножаться. "Посадить дерево, построить дом..." - это пущай обезьяны вошкаются. А вот вырастить сына... Дело сделать, род свой продолжить. Волчата. Маленькие - такие милые. Наверное. Ни одного маленького князь-волка не видел. Как с ними себя вести? - Совершенно непонятно. Не в волчьем логове вырос - в человечьем доме. Да ещё в таком... особенном. В доме "Зверя Лютого".

"Маугли" наоборот. Выросший до стадии глубокой половой зрелости. "Это весна, Маугли". Хотя у волков - вторая половина зимы.

Ещё одна забота.

Чудовищная пасть распахнулась, схватила меня за руку. Чуть сжав, осторожно подёргала.

Хозяин, и самки, и эти шуршащие листики на столе - тебя занимают. А на меня, верного друга и спутника жизни, единственного князь-волка на тыщу вёрст - времени нет. Мы будем общаться? А то скучно, хоть волком вой.

Уловив мою нерешительность, стремление вернуться к пересчёту меди в многоступенчатой турбине, Курт обозначил подготовку к исполнению своей угрозы.

В смысле: завыть волком.

Волчий вой? Посреди ночи? Из опочивальни Воеводы Всеволжского?! Мало того, что всю общагу, в смысле: дворец, перебудит, так завтра опять сказки пойдут:

-- Наш-то... нынче сызнова... волком оборачивался.

-- Да ты шо?! И чё?

-- Уж и не знаю. Прошлый раз - война началася. Позапрошлый - "весёлый домик" сгорел. Девки гулящие безо всего на двор повыскакивали. А нынче-т... может - мор, может - трус, может - дождь огненный с небес. О-хо-хо... жди беды. Ну, или девок гольём.

Пришлось оставить дело и вернуться к отдыху. Теперь с четвероногим приятелем.

Нет, это не то что вы сразу подумали. Фу! Как вам не стыдно!

Мы немного повозились с Куртом. Просто потолкались. Ночь - не время для прогулок по двору или игр на полигоне, а тут тесновато. Для двух таких здоровенных лбов.

А друг мой четвероногий стареет. Уже и седина в паху появилась. Всё-таки, волки живут меньше людей. А люди, в большинстве своём, меньше "Зверя Лютого".

Мои мысли снова вернулись к Агнешке.

Ей тридцать три. В здешних привычках - пожилая женщина, почти старуха.

Вот же, досталась судьба женщине. Она ещё под столом в куклы играла, а над столом её уже замуж сговаривали.

***

Дочь предыдущего и сестра нынешнего Польских королей. Предпоследний ребёнок Саломеи фон Берг-Шельклинген, королевы Польши, супруги Болеслава III Кривоустого и матери нынешнего Болеслава IV Кудрявого. Была очень дружна с младшим братом - Казимижем (в РИ - Казимир II Справедливый). Тому было два года, когда умер отец. Девочка была ему и нянькой, и защитницей. В 12 лет её выдали на Русь, но детская приязнь сохранилась.

В середине 1150-х, во время "топтания мамонтов на русской