Драматургия ГДР

Фридрих Вольф БУРГОМИСТР АННА Комедия в шести картинах

У каждого своя дорога в жизни…

Картина шестая

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Анна Древс, бургомистр, 23 года.

Тетка Древс, ее мать, малоземельная крестьянка, 45 лет.

Грета, ее сестра, 20 лет.

Юпп Уккер, жених Анны, бывший военнопленный, 25 лет.

Старик Уккер, его отец, малоземельный крестьянин, 55 лет.

Тетка Уккер, его мать, 50 лет.

Урсула, его сестра, секретарша сельского правления, 22 года.

Дядя Виллем, плотник, 65 лет.

Ганс Рапп, переселенец, тракторист, 20 лет.

Тетка Рапп, его мать, 45 лет.

Рези, его младшая сестра, 19 лет.

Хаверкорн, малоземельный крестьянин, 55 лет.

Тетка Хаверкорн, его жена, 50 лет.

Кнорпель, малоземельный крестьянин, 50 лет.

Лемкуль, бывший бургомистр, кулак, 55 лет.

Маттиас, по прозвищу Заика, его сын, 22 года.

Ландрат, 35 лет.

Лесничий, 60 лет.

Крестьяне.

Место действия — деревня в Германии.

Время действия — 1946 год.

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Сельское правление. У задней стены — большой стол бургомистра; справа маленький столик, за которым сидит секретарша  У р с у л а, разбирая бумаги; слева выход. Стоя беседуют три пожилые крестьянки: т е т к а  У к к е р — коренастая, бойкая, т е т к а  Д р е в с — преждевременно увядшая от работы женщина и  т е т к а  Р а п п — солидная и спокойная; все они в возрасте от 45 до 50 лет.

Т е т к а  Д р е в с. Где же нам до зимы справиться?

Т е т к а  У к к е р. А ты уж и руки опустила!

Т е т к а  Д р е в с. Мужики вон с молотьбой торопят.

Т е т к а  У к к е р (ворчливо). «Мужики»!.. Мы и без них с хозяйством управлялись, пока они там на войне куролесили. Пусть еще спасибо скажут, что мы в правлении сидим!

Т е т к а  Д р е в с. Как бы нам не надорваться с этой школой.

Т е т к а  Р а п п. Мужиков подсоблять заставим! В ребятах-то небось их пай тоже есть!

Т е т к а  У к к е р. Какой там их пай? Всего пая на ноготь не хватит! Мужику какая забота? Сделал и пошел! А мы себе потом голову ломай, где малому одежду да обувку раздобыть, когда в школу пойдет. Босиком-то такого клопа не пустишь по снегу в чужую деревню.

Т е т к а  Д р е в с. Не нами это заведено, Мария, не нами и кончится. Хвосту головой не бывать!

Т е т к а  У к к е р (сердито). Кто тут хвост, кто голова? Ты уж, словно мышь, рада хвост поджать, чуть этот жирный кот Лемкуль глазом моргнет! Решили в своей деревне школу построить, — значит, построим! Петуха нестись заставим, как твоя Анка говорит, а построим!

Т е т к а  Р а п п (Урсуле). Где она пропадает?

У р с у л а. К дяде Виллему насчет крыши пошла.

Т е т к а  У к к е р. Вот уж тоже старый хрен! Седина в бороду, а бес в ребро! Седьмой десяток пошел, а как увидит девку гладкую — из кожи вон лезет!

Т е т к а  Д р е в с (обиженно). Что ж я, виновата, если она у меня такая удалась? Сами вы ее в бургомистры выбирали.

Т е т к а  Р а п п. Да кто твою Анку трогает?

Т е т к а  Д р е в с (больше про себя). Отчаянная она — это верно, всегда напролом норовит…

Т е т к а  Р а п п. Да будет тебе, Эмма, нам тут такую и надо, по крайней мере никому спуску не даст.

Слева быстро входят  А н н а — двадцатитрехлетняя, крепкая, решительная девушка в шапке и тужурке — и  д я д я  В и л л е м, плотник, еще бодрый старик с седоватыми усами, одетый в спецовку.

А н н а (оживленно). Ну, бабы, хлеб убрали, а картошку копать будем через три недели, как раз школу крышей и покроем. Управимся, дядя Виллем?

Д я д я  В и л л е м. Это мы — раз-два и в дамки! Не кто-нибудь — сам бургомистр велел!

А н н а. Доски нарезали?

Д я д я  В и л л е м. Нарезали. Да кто их возить будет — так его по шляпке?

Т е т к а  У к к е р. Кто — Лемкуль! Правление постановило.

Д я д я  В и л л е м. Правление постановило, а ландрат отстановил: велел дрова лесничему возить.

У р с у л а. Только что бумагу принесли. (Подает ее Анне.)

Т е т к а  У к к е р. Само собой, рыбак рыбака видит издалека: кулак, лесничий да ландрат опять спелись, а что нас народ выбрал — это им тьфу!

А н н а (Урсуле). В каком дворе свободные упряжки еще есть?

У р с у л а. Все лес возят.

А н н а. А ваша где, тетушка Уккер?

Т е т к а  У к к е р (несколько неуверенно). Ты же знаешь, мы у Лемкуля в долгу, он нам свою вторую ригу сдал, так мы ему и отрабатывай, и вози, и еще восемь центнеров ржи отдай. Мой старик мне и так глаза колет: «А еще, мол, в правлении сидишь!»

А н н а. Тогда заберем у Лемкуля трактор!

У р с у л а. Трактор-то, говорят, искрит, его, говорят, в ремонт надо: на той неделе Лемкуль молотил, так будто двадцать центнеров ржи от искры у него сгорело.

Д я д я  В и л л е м. Искрит, когда ему это надо.

А н н а. Ты о чем?

Д я д я  В и л л е м. Да ну, лучше не связываться!

А н н а (взглянула на него: продолжает, как бы пропустив его слова мимо ушей). Бабы, мы школу начали строить, мы и достроим, пусть у некоторых тут хоть из глаз искры сыплются. А кое у кого перед Лемкулем поджилки трясутся!

Д я д я  В и л л е м (задетый в своем мужском достоинстве). У кого это поджилки трясутся перед этим кулем надутым?

А н н а. Значит, бабы, правление постановило: всей деревней на новостройку выходить и упряжки всем, у кого есть, выставлять. Всем — и мужикам и бабам!

Т е т к а  Д р е в с. Опять тебе напролом надо?

А н н а. Напролом ли, нет ли, большое дело делаем, мама, ни минуты терять нельзя.

Т е т к а  Р а п п. Айда, утрем нос мужикам!

Т е т к а  У к к е р. А если Лемкуль трактора не даст?

А н н а. Даст, если я скажу.

Д я д я  В и л л е м. Небось заигрывать с ним станешь?

А н н а (улыбаясь). Может, и стану.

Т е т к а  Д р е в с (укоризненно). Дочка!

А н н а. Иди, мама! Идите все на стройку! Я сейчас приду. (Берет папку и начинает просматривать дела.)

Ж е н щ и н ы  выходят. Дядя Виллем задерживается в дверях, копаясь в своей записной книжке.

У р с у л а. А что ты будешь делать, если…

А н н а (вскипев). «Если»?! Если вы тоже сдрейфите?

У р с у л а. Да я не то хотела сказать, Анна. Мы-то, молодежь, не подведем. А вот наряда на стройматериалы все нет.

А н н а. Потому и нет, что в округе кто-то на нашей заявке штаны просиживает. Ждет, видно, пока у наших детишек бороды отрастут. А ты