Даниэла Торопчина Аня

I

Аня занесла с собой морозный воздух.

— Дед! — хлопнула она дверью. — Привет!

Из гостинной вышел улыбающийся дедушка; поцеловал внучку в лоб, помог ей снять рюкзак и позвал кушать.

— Что на обед?

— Борщ.

Аня любила дедушкин борщ. Она любила его больше всего на свете, и больше борща любила только дедушку. Но, честно говоря, кроме борща и дедушки ей было больше нечего и некого любить.

— Я линейка, — сказала девочка, быстро поглощая горячий суп и весело качая в воздухе ногой.

— Это как понять? — буркнул дедушка. Она не был большим любителем подобных задачек.

— У нас сценка в школе про пенал. Я играю линейку.

— А что? Получше роли не нашлось? — дед нахмурился.

— Да ладно, — Аня пожала плечами. — Какая разница.

Дедушка задумался. Потом, вспомнив, видимо, про чай, он поставил старый чайник на плиту.

— Оценки как?

— Нормально. Всего одна тройка пока что, но я ее закрою, там просто так получилось.

— Тройка? По какому?

— По физике. Я просто гуманитарий, — развела руками девочка.

— Не придумывай. Тройка — значит, не учила. И не вы-у-чи-ла! — дед настойчиво тыкал указательным пальцем в пеструю скатерть, этим как бы подкрепляя свое мнение. — Значит, не хотела выучить, а это уже лень! — заключил он.

— Ой дедушка, не ворчи! Я же все равно твое солнышко, — Аня, улыбнувшись, потянулась обнять старика, но локтем зацепила тарелку, и та с грохотом свалилась на пол, облив по пути девочку горячей жижей.

— О-о-о, — сердито протянул дед. — Вот она, благодарность!

Он резко встал, больно схватил внучку за руку и выволок из-за стола. Взял с крючка полотенце, но тут же поскользнулся на разлитом супе и кое-как устоял на ногах, пошатнувшись.

— Твою мать! — вырвалось у него. Вдруг, повернувшись к Ане, он со всего размаху хлестнул ее по плечу полотенцем.

Глаза девочки округлились, она невольно сделала шаг назад. Дедушка не останавливался, и Аня, повинуясь давно выработанному рефлексу, пыталась защитить себя руками.

— Тварь! Поганая! Вырастил! Неблагодарную! Я ради! Нее! Корячусь! Работаю! А она! Свинья! Относится! Сволочь! — каждое слово сопровождалось ударом.

По лицу девочки текли слезы, но она не замечала этого. Глотая их, она пыталась успокоить деда:

— Де… дед! Дедушка! Стой, — кричала она. — Стой, стой!..

— Ты! Коза драная! Указывать! Она! Мне! Будет! — старик бросил полотенце где-то в коридоре и продолжил размахивать над внучкой руками, стараясь попасть по голове. У него это не всегда получалось, и удары приходились по всему телу; вслед за ними сыпались оскорбления. Дед загнал Аню в ее комнату, схватил за волосы и швырнул, как будто котенка, на пол, для верности пнув ее в бедро.

Аня кричала, ревела и хрипела, но страшных звуков, которые она издавала, дедушка не слушал. Он самозабвенно махал руками, не целясь уже никуда. Вдруг на кухне засвистел чайник; вся квартира на мгновение погрузилась в тишину и тут же наполнилась густым камертонным гудком.

— У тебя чайник кипит! — вырвалось у Ани нечто среднее между воем и хрипением. Дедушка дал ей последнюю больную затрещину (все, сиди в комнате, и чтоб не выходила отсюда!) и ушел.

Аня поднялась с пола и села за стол. Раскрыв учебник, она уставилась в страницы, не в силах прочесть ни слова. Слезы застилали ей глаза, дыхание сбилось, тело само непроизвольно и судорожно вздыхало. Ей было даже не больно, но очень обидно; когда девочка немного успокоилась, с ней вновь случилась эта молчаливая истерика — ничего нового. Как всегда.

За ужином Аня сидела с распухшими от слез красными глазами и все еще судорожно глотала воздух, стараясь этого никак не выдать. Дед был груб и нарочито аккуратно швырял на свои места все вокруг; он, может быть, и чувствовал свою вину, но ни за что не мог бы в этом признаться. Никто из них не проронил ни слова.

Через несколько дней все было уже хорошо, как прежде.

II

Я застал Аню за странным занятием: она, тяжело и злобно дыша, со всей силы била себя по голове. Я ринулся к ней и схватил ее за руку; она с удивлением обернулась.

— Зачем ты это делаешь?!

— Низачем, — она попыталась вырваться. — Отстань.

Я не отпускал. Я не мог отпустить:

— Почему?

Я видел, как ее глаза наполнились слезами, переполнились, и слезы покатились по щекам. Аня на мгновение потупила взгляд, но тут же сердито посмотрела на меня и прокричала:

— Я не знаю!

Закрыла лицо руками; я отпустил. Ее плечи содрогались от слёз. Я догадался о причине.

— Это дедушка?

Она говорила мне когда-то.

Аня резко оторвала руки от лица и вновь закричала:

— Нет! Ты не знаешь ничего! Ты не понимаешь, потому что ты не можешь понять и не сможешь! — кажется, у нее начиналась истерика.

— Я пытался успокоить ее, обнять.

— Аня, он умер. Все прошло. Все в прошлом. Все хорошо. Не причиняй себе вреда.

Аня тихо покачала головой. Еле слышно, как будто с трудом, она проговорила:

— Ничего не хорошо. Ты ничего не знаешь. Я любила дедушку, и он меня любил! — последние слова она снова выкрикнула мне в лицо. И вновь она стала захлебываться в слезах, судорожно всхлипывая и вздыхая.

Через некоторрое время Аня немного приуспокоилась.

— Извини, — сказала она. — Я не могу тебя видеть. Я не хочу больше.

И ушла.

Больше мы не виделись.