Татьяна Алхимова Я слышу

В пустом зале, занимающем половину второго этажа этого старинного особняка, будет стоять одинокий рояль. Я бережно сотру с него пылинки и приподниму крышку, чтобы звук беспрепятственно проникал в затхлый воздух. Может быть, когда-нибудь здесь снова зазвучит музыка, заботливыми руками раздвинутся портьеры, зажгутся тяжёлые хрустальные люстры и светильники вдоль стен; тёмно-коричневый паркет будет натёрт до блеска, и отовсюду станет раздаваться лёгкое поскрипывание половиц; появятся стулья с бархатной обивкой. И моё сердце оживёт вместе с этой пока ещё тихой комнатой.

Я приду сюда завтра. А потом — послезавтра. Буду приходить каждый день, забывая о важных встречах и домашних ужинах. Стану сидеть на затёртом стуле около двери, слушать тишину и мечтать о том, как чьи-то изящные пальцы создадут музыкальную магию. И тогда я буду слушать, пропуская сквозь себя каждый звук, ловя душою трепет струн.

Через неделю, а может, две, или через месяц — кто знает? Может, и через сто лет, в зале послышатся твои тихие шаги, похожие на стук забытого метронома в ученическом классе. Я рассмотрю сначала лакированные туфли, затем строгий чёрный костюм, с выглядывающей на пару сантиметров из-под рукава пиджака белую рубашку, награждённую аккуратными чёрными запонками вместо пуговиц. Твои руки покажутся мне идеальными, созданными для тяжёлых костяных клавиш рояля.

Твоё лицо рассмотреть мне не удастся, ведь ты пройдёшь мимо, будто бы зал пуст, будто бы во всём мире существуете только вы. Твоя худая фигура и довольно высокий рост выдадут чуть меланхоличный склад характера и флегматичность. Любовно коснувшись чёрной лаковой крышки, ты немного повернёшь ко мне голову и улыбнёшься в знак благодарности.

Тогда-то я и узнаю, кто ты на самом деле. И тоже улыбнусь. Не нужно будет бороться с портьерами и сдувать пыль с древних люстр — тебе хватит скудных светильников. С осторожностью, достойной ювелира, ты устроишься за роялем, ласково поглаживая клавиши, чуть наклонишься вперёд, нашёптывая что-то таинственное инструменту, жаждующему отдаться твоей власти.

Я приготовлюсь слушать, предвкушая сотни известных мелодий, но ты начнёшь исполнять то, чего никогда не слышал этот мир: мелодию своей души. Сначала она будет звучать тихо и даже робко, по капле набирая силу, как ребёнок, пронесётся вихрем по юности, а позже немного успокоится, превратившись в лирическую песнь. Что ты захочешь этим сказать? Или что я захочу услышать в этих нотах? Не столь важно. Трепет струн моего сердца превратится в дрожание струн рояля, я сольюсь с твоей музыкой и не захочу финала.

Медленно, боясь разорвать нашу связь, ты отпустишь звуки и прямо взглянешь на меня. “Тук-тук”, — застучат шаги, и мы окажемся рядом перед инструментом, застывшим в ожидании. Клавиши будут тёплыми и гладкими на ощупь, а от тебя будет пахнуть терпким табачным дымом и чернилами. Ты возьмёшь мою ладонь и молча кивнёшь, давая знак, знакомый только музыкантам. Тепло наших рук сольётся с притягательной силой рояля, я буду вторить тебе на октаву выше, а ты станешь откликаться, словно эхо. Мы будем передавать друг другу эстафету, догонять и убегать, играть вместе и с небольшим отставанием, переливаться триолями и срываться в арпеджио. Наши руки перестанут быть чужими, они сольются воедино под волшебным дыханием музыки.

Зал наполнится отзвуками наших чувств. Всколыхнутся тяжёлые шторы, сбросив пыль; вздохнёт и старый паркет и мой покинутый стул, скрипнут рамы картин, незаметно устроившихся у противоположной стены. И даже где-то на тёмной улице за решётчатым окном, одинокий прохожий остановится, поднимет голову к небу и облегчённо улыбнётся. В мире, где ещё возможна настоящая музыка, обязательно живёт надежда и любовь.

Я перестану дышать, с трепетом задевая твои прохладные пальцы, а ты станешь помогать мне играть неизвестные доселе аккорды, мягко подхватывая ладонь и совсем как облако, перенося их на новое место. Мне будет слышен стук твоего сердца, сыгранный в басовом ключе, а ты узнаешь обо всех моих мечтах, звонких и тонких, как самые далёкие ноты.

А когда дрожание струн закончится, и мы сможем убрать руки от рояля, наши взгляды встретятся, и мы никогда больше не будем слышать тишину, ни в этом зале, ни в каком-то другом.