вдохновляющий (на сексуальные «подвиги») пример с шишкой так и не вселил в Колю уверенность в том, что он готов физически «бороться» с Катерджиной за постельную любовь, рискуя умереть в борьбе за ЭТО. Он, как трусливый, робкий и застенчивый «Адам», по-прежнему ходил «вокруг до около» манящих его плоть «плодов», но ни в какую не решался их сорвать и выпить сок из этих, будоражащих его «урчащее» либидо, чешских «дынь». Да и подходящего повода для этого не было. Так и вздыхал бы Коля по кустам, как малолетний маньяк, издалека наблюдая за своей возлюбленной, вплоть до самого отъезда, если бы в один прекрасный день СУДЬБА не сжалилась над ним и, уговорив ФОРТУНУ повернуться к нему передом, устроила в этом лагере «День русско-народного фольклора», где им с Катерджиной выпала великая честь стать главными героями мероприятия — «ИВАНОМ» да «МАРЬЕЙ».

По сценарию, Коля и Катерджина должны были явиться на праздник верхом на коне. Ну, а поскольку они являлись современными персонажами, то и конь должен был быть современным. Современным, модным, железным «конём». Вспомнив о том, что у него на даче, в сарае, по удачному стечению обстоятельств, как раз, без дела стоит и скучает «породистый» минский красавец, Коля бескорыстно предложил использовать на празднике своего белорусского «скакуна». Благо, что родительская дача находилась неподалёку от лагеря, и это стало решающим фактором для принятия режиссёром положительного решения в пользу именно Колиного мотоцикла.

На следующий день белорусский «реквизит» был доставлен к европейским театральным подмосткам, и долгожданные репетиции начались.

Суть репетиций была однообразно проста и заключалась в следующем: по команде режиссёра Коля с Катерджиной, раз за разом, неожиданно «выскакивали» на железном «коне» из леса, врывались на спортивный стадион и на огромной скорости, промчав мимо зрительских трибун, эффектно въезжали на главную сцену. Каждый раз придирчивому режиссёру что-то не нравилось в появлении главных героев. То его не устраивало, что они слишком быстро мчались мимо трибун, то слишком медленно. То ему казалось, что у Катерджины лицо чересчур напугано, то её мимика скудна и невыразительна…Зато к физиономии Коли у него не было никаких претензий! Да и не мудрено. Идиотская блаженная улыбка на лице Николая излучала такую безграничную радость и плохо скрываемое удовольствие от процесса (получаемое от вынужденных прикосновений Катерджины, сидящей на мотоцикле за его спиной), что режиссёру не нужно было его просить «играть» роль «Иванушки-дурочка», за режиссёра это, молча, сделала Катерджина, превратив партнёра в довольного дурачка без единого слова. С каждым новым «дублем» пугливая девушка прижималась к Коле всё сильнее, а её объятия становились крепче. Для него (в тот момент) этот безобидный тактильный контакт был настолько приятен, что по ощущениям напоминал тантрический секс (о существовании которого юные комсомольцы того времени не могли, даже, и подозревать!) Тихонько постанывая от наслаждения, Коля надеялся, что строгий режиссёр в ближайшее время не угомонится и продолжит их изнурять прогонами предстоящего мероприятия вплоть до отбоя, а его возбуждённое тело («дымящееся» от жарких объятий Катерджины) не расплавится раньше времени и не расплывётся в оргазме до окончания репетиции.

В течение пяти часов они, как дрессированные обезьянки, выполняли режиссёрские указания до тех пор, пока он не добился от них желаемого результата и, воскликнув «АЛЛИЛУЙЯ!», вручил им (за хорошую работу) по дефицитному банану. Запрыгав от радости, Катерджина, тут же, ловко очистила банан от кожуры и, без всяких церемоний, затолкала его в рот.

С бушующим в организме Коли диким спермотоксикозом смотреть на то, как Катерджина заглатывает толстенный банан, было невыносимо. Чтобы хоть немного снизить давление в своей половой системе, он крепко зажмурил глаза и начал (про себя) повторять таблицу умножения.

Его странное поведение сильно насторожило Катерджину. Она перестала жевать банан и, легонько похлопав Колю по руке, испуганно спросила: «Что ты там бубнишь себье под нос?! Молитву, что ли?»

Парню было стыдно ей признаться в том, что советские пионеры с комсомольцами не могут бубнить молитвы, так как верят в Советскую власть, а не в Бога, и что её (с виду обычное и безобидное) погружение экзотического фрукта в рот, в этой стране, может расцениваться, как откровенное совращение. Поэтому, не открывая глаз, он соврал ей о том, что у него на бананы бешеная аллергия и, протянув ей свой (подаренный режиссёром) банан в подтверждение своих слов, принялся показательно почёсывать себя в разных местах.

С удовольствием спасая напарника от вредного лакомства, она аккуратно изъяла опасный фрукт из Колиных рук и, спрятав банан за своей спиной, тактично поинтересовалась — почему он, вдруг, решил поделиться столь вкусным аллергеном именно с ней, а не со своей девушкой? На что Николай, открыв глаза, честно признался ей в том, что у него нет девушки, и что она может, без угрызения совести, «уничтожить» этот ядовитый продукт за его здоровье.

Чтобы не портить аппетит «банановой фруктоежке» своей «липовой» болезнью, а главное не подвергать испытанию свой, изнывающий от желания, организм ещё раз, Коля спешно простился с Катерджиной и, «сверкая пятками», «погнал» своего «коня» к реке. Там он собирался окунуться, остыть, смыть с себя зудящую похоть, а с мотоцикла деревенскую грязь. Ведь ему очень хотелось, чтобы его «скакун» предстал на завтрашнем мероприятии во всей красе и произвёл там настоящий фурор.

Оказавшись на берегу, Коля сбросил с себя футболку, закатал по колено джинсы, закатил мотоцикл в воду и начал активно елозить по запачканным деталям мокрой тряпкой, желая отдраить их до блеска. Во время мытья он вслух разговаривал с мотоциклом, как с живым существом, оповещая своего железного друга о том, какую деталь он ему намывает в данный момент и для чего он это делает. Коля так увлёкся процессом, что не заметил того, как сзади к нему подкралась Катерджина и, усмехнувшись, ревниво произнесла:

— Тепьерь поньятно, почему у тьебя нет дефушки!

Застигнутый врасплох унизительным разоблачением, Коля вздрогнул от неожиданности, обернулся, обиженно прищурился и рефлекторно спросил, — Ну и почему?

— Потому, что ты не за тьеми ухаживаешь! — разуваясь, с возбуждающим чешским акцентом ответила Катерджина и, кивнув головой в сторону стоявшего возле него мотоцикла, пошлёпала стройными ножками по воде. — Если бы ты с таким усьердием намывал горьячих дефушек, а не холодную бездушную железьяку, то не быль бы до сих пор одьинок!