вы­раженными чертами характера, не могут входить в состав немецкого гражданского общества. Они считают себя «избранным народом», имеют свою «аристократию раввинов», искони предпочитают тор­говлю производительному труду. Евреям нельзя давать гражданские права, а можно только предоставить права иностранцев (Fremdenrechte). Их нужно облагать особою «еврейскою податью», ограничить размножение их рода, их территориальное распростра­нение и строго контролировать их участие в экономической жизни; не мешает даже возобновить средневековый особый знак на их одеж­де, в форме приличной «национальной повязки», долженствующий отличать еврея от немца. Только еврей, принявший христианство, может быть причислен к разряду граждан.

Эта дикая доктрина отвечала духу времени, и берлинский про­фессор нашел подражателей. Известный гейдельбергский философ И. Ф. Фрис (Fries) напечатал в литературном ежегоднике 1816 года обширную статью в виде рецензии на книгу Рюса, под заглавием «Об опасности, грозящей со стороны евреев благосостоянию и характе­ру немцев». Фрис сбросил с себя мантию ученого и заговорил тоном памфлетиста. Идею эмансипации выдумали, по его мнению, космо­политы из образованного немецкого общества, между тем как народ ненавидит евреев. Этому народному инстинкту должна следовать и интеллигенция. Автор софистически говорит, что он «объявляет вой­ну не евреям, а еврейству (Judenschaft)», но тут же объясняет, что под «еврейством» подразумевается паразитизм ненавистного ему наро­да, и на практике предлагает программу «истребления» живых ев­реев: сокращение их числа путем нормировки браков, изгнание их из деревень, стеснение в торговле, взимание «подати за покрови­тельство» и клеймение еврея особым знаком на одежде. В этих мерах Фрис видит способ спасения Германии от еврейства; если же Германский союз не примет этих мер, немцы «через сорок лет будут рабами евреев».

К двум застрельщикам юдофобии примкнула целая группа пи­сателей и писак, наводнявших книжный рынок памфлетами. Много речей, глупых и злобных, кабинетных измышлений и практических советов услышало тогда немецкое общество из уст рыцарей «немецко-христианской» идеи. Но оно иногда слышало и разумные речи тех, которые еще не отреклись от заповедей гуманизма XVIII века. Баденский ученый пастор, престарелый Иоган Эвальд, выступил против рюсовской теории имманентной юдофобии в двух сочинениях («Мысли о необходимом устройстве евреев в христианских государствах», Карлсруэ, 1816; «Дух христианства и истинно немецкого народа», 1817). Эвальд стоит на точке зрения государственной oneки, но верит в возможность путем образования превратить евреев в полезных граждан, по примеру Франции и других стран эмансипации.

Как откликнулись евреи на этот волновавший их литературный спор? Сила защиты не равнялась силе нападения. В этот момент евреи Германии еще не располагали крупными боевыми силами. Борьбу с юдофобией повели смиренные апологеты из школы Фридлендера-Якобсона. Учитель франкфуртского «Филантропина», Михаил Гесс, опубликовал «Разбор сочинений господина профессора Рюса против евреев» (1816), где больше оправдывался, чем обличал противника: евреи, конечно, имеют много недостатков, предрассудков и дурных обычаев, но разве печальные результаты векового гнета можно устранить в одно десятилетие? Пусть благожелательные правительства возьмут в свои руки дело преобразования — и еврейство переродится в социальном и духовном отношениях. Публицисты дессауского журнала «Суламит», И. Вольф и Г. Саломон, защищали «характер иудейства» против нападок Рюса и Фриса (1817), причем проводили грань между старым иудаизмом и новым, реформированным и очищенным от всяких шлаков.

В ответ на эти апологии послышалось новое слово христианского теолога-рационалиста, Генриха Паулуса из Гейдельберга, даровитого писателя, игравшего позже видную роль в публицистике по еврейскому вопросу. В книге «Суждения еврейских и христианских ученых об улучшении последователей иудейской религии» (1817) он требует, чтобы каждый еврей выдержал особый строгий экзамен на гражданство. Нельзя, по его мнению, говорить о гражданском уравнении еврейства в целом, а только о самоуравнении каждого отдельного еврея: если данный еврей по воспитанию и образу жизни сравнился с лучшими среди немцев и стал фактически равным, он должен сделаться и юридически равным. Без внутреннего уравнения нет и внешнего, и государство, которое бы сразу дало всем евреям равноправие, создало бы вопиющее противоречие между законом и жизнью. Евреи, хотя и рассеянные среди народов, держатся вместе как отдельный народ, и правительства только поощряют обособлен­ность тем, что обращаются с евреями, в хорошем или худом направ­лении, как с целым. «Если же отделить единицы от целого и давать каждому права в меру его доказанных заслуг, то еврейский партику­ляризм разрушится и еврей не будет причисляться к евреям в боль­шей мере, чем к христианам. Таким образом, «самоуравнение» сво­дится к самоупразднению, к вытравлению из еврейской личности всего, что не совпадает с общегражданским типом немца. Это требо­вание абсолютной ассимиляции вытекало из той же догмы христи­анско-национального государства, которая внушила Рюсу и его спод­вижникам их более реакционные выступления.

Книжные теории были отражением житейской практики. Раз­дутый огонь немецкого шовинизма беспощадно пожирал все ранние посевы гуманизма. Лозунг «христианско-немецкого государства» туманил головы. Он вызвал странное брожение в кружках немецко­го студенчества, смесь романтических грез о временах рыцарства с духом оппозиции правительству, которое не поспевало за буйным шествием «патриотизма». Низменная реакция рядилась в одежду ре­волюции. В этой душной атмосфере, насыщенной испарениями сред­невековых болот, раздался вдруг погромный клич старой Германии: hep-hep! Весною 1819 года Германия была взволнована политичес­ким убийством: представитель молодой патриотической реакции, студент Занд, убил в Мангейме представителя официальной меж­дународной реакции, русского тайного агента Коцебу. Устрашен­ные призраком демагогии и террора, правительства стали запре­щать всякие политические организации и усилили полицейский надзор в обществе и печати. Тогда задержанный в своем беге по­ток христианско-немецких страстей проложил себе боковое рус­ло, по линии наименьшего сопротивления, и бурно устремился против евреев.

В августе 1819 г. улицы многих германских городов представ­ляли собою живой символ того возврата к старине, о котором мечта­ли экзальтированные романтики: по улицам двигались толпы бюр­геров